Он вызвал Исака и, пытливо глядя ему в глаза, спросил:
— Слушай, я ничего не понимаю: ту первую партию мы попросили, и они нам прислали. А это что за чертовщина? Этого-то ведь мы не просили? В чем дело, кто нам присылает? Выходит, без меня меня женили, что ли?
— Э-э,— махнул рукой Исак.— Ты на плоды смотри, чего садовника разглядываешь! Чем эта партия хуже той? Эта тоже нам не повредит, как и первая, будь уверен.
С этими словами он повернулся и вышел. Во дворе его ждала и гомонила целая толпа, кто с рекомендательными записками, кто без записок.
Видать, распределение лесоматериала было делом прибыльным, коли Исак из рук его не выпускал и распределял лесоматериал сам, по собственному усмотрению, даже не спрашивая управляющего.
Годердзи не стал вмешиваться. Стушевался. Только удивительно ему было — он и не предполагал, что вопрос, кому что продать, был столь важным и, по-видимому, прибыльным.
Нервное напряжение последнего времени заметно повлияло на Годердзи. Он стал каким-то неподвижным. Придет, бывало, утром на работу, войдет в свой кабинет, усядется в кресло и иной раз день подойдет к концу, а он ни разу не встанет, так сиднем и просидит. Ни на свои любимые бревна не поднимался, ни на Куру не глядел, с утра до вечера, пока домой не идти, просиживал в кабинете — можно было подумать, от кого-то хоронится.
А во дворе базы стоял несмолкаемый гомон и гвалт. С утра раннего до сумерек раздавались громкие голоса, слышались просьбы, клятвы, изъявления благодарности, перебранка. Жизнь во ре базы била ключом.
И все голоса, все звуки время от времени перекрывал пронзительный, с хрипотцой, голос Серго: «Ми-иша-а! Ирод окаянный! Куда ты запропастился, черт тебя дери!.. Баграт, ох, чтоб тебе ни дна ни покрышки! Сказал ведь я — сюда складывай, балбес этакий!..» — и так далее и тому подобное.
Реализовали и вторую партию.
Опять Исак уселся за бумаги, опять защелкал костяшками счетов.
А в понедельник, уже под вечер, опять с теми же предосторожностями вошел в начальников кабинет и с теми же словами положил перед ним на стол сверток в газетной бумаге:
— Это твоя доля, на доброе здоровьице, здесь сорок.
Управляющий на этот раз спокойнее отнесся к довольно увесистому свертку, не отпрянул, точно от змеи гремучей, как в тот, первый раз. Выдвинул ящик, сбросил в него сверток. Руки у него все-таки немного дрожали.
Исак остался доволен.
Поздней ночью, когда супруги готовились отойти ко сну, Малало внесла в комнату таз с горячей водой, чтобы Годердзи обмыл ноги. Так уж она его приучила, и без этой ежевечерней ножной ванны он бы, пожалуй, и не уснул.
Годердзи в одном исподнем, разувшись, сидел на кровати и сосредоточенно разглядывал пальцы ног, шевеля ими в разные стороны.
Неожиданно в дверь постучали.
— Кто бы это мог быть в такую пору? — удивилась Малало. На пороге возник Исак Дандлишвили.
У Годердзи екнуло сердце. Он впился глазами в бухгалтера и звука не мог вымолвить.
— Эх, вот если бы и у меня такая заботливая женушка была, я бы до ста лет жил припеваючи!..— вместо приветствия проговорил Исак, скаля испещренные червоточинами желтые зубы.
— А ведь сказывают, у тебя их целых три, жены-то,— не растерявшись, тотчас парировала Малало. — Одна здесь, вторая в Тбилиси, третья — в Ахалкалаки.
— А кто считал, сватья, кто считал, может, и больше,— опять ухмыльнулся Исак. Он явно был в прекрасном расположении Духа.
У Годердзи отлегло от сердца. Значит, ничего страшного нет.
— Что тебя заставило прийти в такую позднюю пору? — спросил он.
— Дело, начальник, дело.
Исак умолк и исподлобья посмотрел на Малало. Та перехватила его взгляд и, смекнув, что гость хочет остаться наедине с Годердзи, подняла таз и вышла.
— ...Дело, дорогой начальник, оно не разбирает, когда поздно, когда рано. Как только напомнит о себе, тотчас же надо им заняться. Ежели только со второго напоминания за него возьмешься, полдела ты уже потерял, то есть проиграл. А с третьего раза оно и вовсе из рук вон ушло, то есть пропало начисто, ага!..
Он смолк и выжидательно уставился на Годердзи. Годердзи тоже молчал.
- Ты как думаешь, начальник, — пристально, с лукавинкой глядя в глаза Годердзи, заговорил Исак,- Вахтанг Петрович не знает про то, что мы получили те две партии лесоматериала? Или ему ничего не стоило подбрасывать нам людей и машины? Или ты считаешь, что только из уважения к тебе нас не беспокоит ни ОБХСС, ни народный контроль, ни черт, ни дъявол со всеми их приспешниками?.. Так вот, на добро добром отвечать надо. А то как же? Мы пользуемся, а другим вредно или им не надо? Ты же знаешь мудрейшую из мудрейших поговорку, которую народ сложил: сам ешь и других корми. И прежде так оно было, и теперь оно так. В одиночку, знаешь, кто ест? Мы ведь тем свиньям не уподобимся. Мы люди, по-людски должны все делать. Так-то, начальник. Скажи сам, прав я или нет?
— Говори покороче, чего зря лясы точить,— глухо произнес Годердзи.
— Короче, вот это вот, он вытащил из обоих боковых карманов брюк по большому свертку в газетной бумаге, -- это ты должен вручить Вахтангу Петровичу.
— Что это? — ужаснулся Годердзи.
— А то самое, что ты уже получил. Ты их должен вручить Вахтангу Петровичу.
- Я?!
- Ага, ты. Ты руководитель учреждения, значит, ты и должен это сделать. А как же, это твой долг!
- Нет, дорогой Исак, я это сделать не могу!!
— Ха-ха-ха, посмотрите-ка на него, он это сделать не может! А брать можешь? Кто брать любит, тот и давать уметь должен. А как же!
— Исак, я постарел, но взятку, да еще своей рукой, никому не давал, как же теперь смогу дать? Да еще кому Вахтангу Петровичу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152