Годердзи внимательно разглядывал молодого человека. Он знал его. Одногодок Малхаза, нынешний председатель еще совсем недавно работал первым секретарем самебского райкома комсомола.
Со своей стороны, и председатель не без интереса созерцал сидевшего перед ним богатырского сложения мужчину, о котором и прежде был наслышан, но не мог себе представить, что он окажется столь располагающим и толковым.
Председатель сперва осведомился о здоровье Годердзи, затем завел речь о базе, о том, как идут дела, попросил охарактеризовать сотрудников, спросил, откуда поступают стройматериалы и под конец, все так же вежливо, однако твердо и безапелляционно заявил ему:
— Руководство района решило освободить вас от должности управляющего базой и назначить директором кирпичного завода в селе Блисдзири.
Годердзи глазом не моргнув выслушал это сообщение, прозвучавшее для него как приговор, однако вместо уныния или удрученности он испытал какое-то облегчение. «Если этим они ограничатся, если я этим отделаюсь...» — с затаенной радостью подумал он.
А председатель продолжал:
— ...В Блисдзири когда-то был кирпичный завод, но его ликвидировали в годы войны. В окрестностях этого села в ближайшем будущем будет выстроен большой животноводческий комплекс...
— А что это такое — «комплекс»? — прервал его Годердзи.
— Комплекс — это большая специализированная животноводческая ферма. Так вот, для строительства комплекса нам необходим кирпич. Мы решили, что лучше обжигать кирпич на месте, чем возить его издалека, и именно с этой целью строим кирпичный завод. Руководство строительством мы и поручаем вам, надеемся, что вы как опытный человек, который уже заложил фундамент одного кирпичного завода, с честью справитесь и с этим заданием.
Успокоенный всем ходом приема, Годердзи, слушая председателя, вновь почувствовал радость, на этот раз от того, что наконец-то избавился от проклятой, преисполненной дьявольского соблазна базы.
«Видно, считают меня не совсем пропащим человеком,— размышлял он,— иначе не поручили бы это дело. Но стоит ли мне взваливать на себя такую обузу? Как бы то ни было, а ведь на будущий год, в ноябре, семьдесят четыре стукнет...»
— Хочу вам задать один вопрос, вы уж не обессудьте,— кашлянув в кулак, проговорил Годердзи.
— Пожалуйста, дядя Годердзи,— обмолвился председатель и тут же поправился: — Уважаемый Годердзи.
— Может, мне лучше было бы отойти от всех дел? Мне давно пора на пенсию, и сам я отдохнул бы, и вас бы избавил от заботы обо мне.
— Ни в коем случае, вы очень нужный человек и еще можете принести пользу,— голос председателя прозвучал очень убежденно.
— Да не знаю, может, просто жалеете меня, старика, потому...
— Нет, нам нужно ваше знание кирпичного дела.
— Что ж... тем лучше. Однако ежели вы правда хотите меня туда направить, как же оно будет-то: отсюда до Блисдзири более пятнадцати километров. И от трассы село это в стороне. Туда за весь день одна машина и та не ходит. Как же я смогу каждый день одолевать тридцать с лишним километров?
— Мы поможем вам приобрести машину, и будете на ней ездить. Я думаю, такому человеку, как вы, работавшему всю свою жизнь, не обремененному большой семьей, нетрудно будет купить «Жигули», а шофера будете оплачивать за счет своего же штата...— Председатель щурился в чуть лукавой улыбке.
— Хорошо, я согласен,— улыбнувшись в ответ, сказал Годердзи.
И опять побежали страдные дни... Дни, полные труда, заботы, беспокойства. Гораздо более тяжелые, чем бывали когда-то: теперь у Годердзи не было того прежнего здоровья, тех прежних сил и чертовской выносливости... Ему было за семьдесят, и его беспокоило сердце, стоило ему устать, и оно давало о себе знать — начинало колоть, болело, одышка затрудняла дыхание...
«Человеку моего возраста давно следовало бы отложить в сторону лук и стрелы — отойти от дел, сидеть у камелька и рассказывать внукам сказки. А я таскаюсь вверх и вниз и пытаюсь наладить кирпичный завод!.. Кто меня неволит, интересно, и для чего, для кого я стараюсь?.. Ведь как только я налажу это дело, вернее всего, на мое место пришлют другого, а меня пинком вышвырнут оттуда, либо заткнут куда-нибудь подальше, либо просто на пенсию спровадят... Да я бы и сейчас отвертелся от этого, но опять же для мальчика стараюсь, ведь если я сейчас на пенсию выйду, скажут — прогнали, мол, и еще сильнее меня прижмут, и мальчика тоже... насядут на него... Теперь же, как ни говори, а считается, что я на другую работу переведен, и особенно давить не будут»,— думал он всякий день, утомленный, возвращаясь из Блисдзири в Самеба.
Самое трудное было — эта дорога!
Поднимался он до свету, чтобы поспеть к началу работы. Выходил сперва на шоссе, ведущее из Самеба в Згудэри, там «голосовал» и на попутке доезжал до поворота на Блисдзири. А оттуда уже пешком шел по едва различимой тропинке, одолевал два крутых холма, потом небольшой, но очень густой лес и наконец добирался до заросшей колючим кустарником горы, у подножия которой лениво копошились два-три рабочих — строили сушилку для кирпича.
Возвращение домой было еще тяжелее. Обычно в пути его застигала темнота. Вечерами машины ходили редко, и не раз приходилось ему пешком возвращаться в Самеба. А от стройки до его дома оказалось все семнадцать километров, семнадцать километров разбитой, ухабистой, безлюдной дороги...
Здесь, на открытых просторах, часто гуляли сильные ветры. В холодную пору при встречном ветре ему так обмораживало лицо, что ни ушей, ни носа он не чувствовал.
Месяца не прошло, как Годердзи начал работать в Блисдзири, а щеки у него стали пунцовыми, словно огнем обожгло, глаза воспалились и постоянно слезились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152