Я мо
ргал и жевал. Самостоятельные вкусы печенья и молока начали сливаться, е
да приятно согревалась во рту; еще один прохладный глоток чистого молока
смыл сладкое месиво в желудок
Однажды днем, когда мы с мамой сидели за кух
онным столом (я читал колонку «Дорогая Эбби» и приканчивал сэндвич с ара
хисовым маслом, запивая его молоком, а она штудировала «Лекции по филосо
фии общественных наук» для курсов, которые посещала), она вдруг объяснил
а мне, что не стоит пить, пока не проглотил то, что жуешь, а на вопрос, почему,
объяснила: не потому, что при этом легче подавиться Ц просто это невежли
во, или, скорее, неделикатно, если сравнить с детским набиванием рта или «ч
моканьем губами» (последнее выражение я так и не понял до конца). Дело в сл
едующем: неприятные картины и звуки вынуждают окружающих делать нежела
тельные умозаключения насчет чавкающей и хлюпающей мешанины в чужом рт
у. Мысль, на которую навела меня мама за кухонным столом, оказалась мучите
льной: с тех пор на людях я никогда ничего не пил, когда жевал, и у меня екало
в животе, когда так делали другие; но если речь идет об одновременном погл
ощении печенья и молока, запивание еды питьем Ц единственный способ при
глушить сладость и замаскировать свойственный «Пепто-Бисмолу» сыворо
точный привкус молока, поэтому я, никем не замеченный на скамье, продолжа
л жевать и запивать поочередно.
. Я нашел на глянцевой странице место, где остановился, и прочел:

И вообще: увидеть в человечес
ком однодневное, убогое; вчера ты слизь, а завтра мумия или зола
Марк Аврелий. «Размы
шления», 4:48, пер. А.К. Гаврилова. Ц прим. пер.
.

Не то, не то, не то! Ц думал я. Деструктивная, бесполезная, вводящая в заблу
ждение и совершенно неверная мысль! Однако безвредная, даже приятно отре
звляющая для человека, который занимает зеленую скамью на площади, вымощ
енной кирпичом «в елочку», под пятнадцатью здоровыми, посаженными с один
аковым интервалом деревьями, и слышит резиновые стоны и посвист вращающ
ейся двери. Я мог впитать любой брутальный стоицизм, чьим бы он ни был! Но в
место того чтобы продолжать чтение, я опять откусил печенье и набрал пол
ный рот молока. С чтением всегда возникает одна проблема; приходится сно
ва начинать с того же самого места, где остановился накануне. Восторженн
ый отзыв в «Истории европейской морали» Уильяма Эдварда Хартпола Лекки (
которая однажды в субботу, во время блужданий по библиотеке, привлекла м
еня своим претенциозным заглавием и фантастическим изобилием сносок
К примеру, в о
дной сноске Лекки цитирует слова французского биографа Спинозы о том, чт
о великий философ ради развлечения любил бросать мух в паутину и со смех
ом наблюдать за последующим поединком («История европейской морали», то
м 1, стр. 289). Этим фрагментом Лекки проиллюстрировал свое утверждение, согла
сно которому утонченные представления о морали никак не связаны с особе
нностями личности или культуры; можно быть образцом добродетели в одной
сфере и в то же время проявлять толерантность или даже безнравственност
ь в другой Ц мысль не новая, но, пожалуй, впервые подкрепленная примером С
пинозы. Из «пингвиновских» «Кратких жизнеописаний» Джона Обри, стр. 228, мы
узнаем, что во время учебы в колледже («обгаженном галками» Оксфорде) Гоб
бс любил вставать пораньше утром, ловить веревочной петлей галок на сыр
и сажать бьющую крыльями добычу в опасные для перьев силки Ц очевидно, р
ади забавы. Господи боже! Узнавая бытовые и анекдотичные случаи из жизни
философов, мы не можем не замечать, как эти жестокие мелочи роняют велики
х людей в наших глазах. И Витгенштейн, как я читал в какой-то биографии, обо
жал ковбойские фильмы, каждый день был готов часами смотреть перестрелк
и из ружей и луков. Можно ли серьезно отнестись к теории языка, выдвинутой
человеком, которому доставляла удовольствие суконная скука вестернов?
Один раз Ц это еще куда ни шло, но каждый день! Однако несмотря на то, что ни
чтожные подробности о жизни трех философов (о которых, откровенно говоря
, я почти не читал) временно отбили у меня охоту к чтению их трудов, я жаждал
новых деталей подобного сорта. Как писал Босуэлл, «в это путешествие он [Д
жонсон] отправился в сапогах и очень широком коричневом пальто, в карман
ы которого почти целиком помещалось два тома его словаря формата ин-фол
ио; в руке он нес толстую трость из английского дуба. Прошу не судить меня
строго за такие обыденные подробности. Все, что связано со столь великим
человеком, достойно пристального внимания. Помню, доктор Адам Смит на ле
кции по риторике в Глазго признался, что был рад узнать, что Мильтон носил
башмаки на шнурах, а не на пряжках» (Босуэлл, «Дневник путешествия на Гебр
иды», изд. «Пингвин», стр. 165. Вы только вдумайтесь: Джон Мильтон завязы
вал шнурки! ). Босуэлл, подобно Лекки (возвращаясь к предмету нашей сн
оски) и Гиббону до него, любил сноски. Они понимали, что наружная поверхнос
ть истины Ц далеко не такая гладкая, ровная, плавно переходящая от абзац
а к абзацу; она покрыта грубой защитной коркой цитат, кавычек, курсивов и и
ностранных слов, с редакторскими наслоениями всех этих «там же», «ср.», «с
м.», которые служат щитом для чистого потока аргументации, сиюминутно су
ществующей в мозгу. Они знали толк в радостном предвкушении, какое испыт
ываешь, периферическим зрением улавливая при переворачивании страницы
серый ил дополнительного примера и ограничения, ждущий в виде крошечных
буковок в самом низу страницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56