Это знаменитая «
Христова любовь», он ее не понимал, он понимал «око за око, зуб за зуб». Это к
онтрафорсты, которые держат одно другое, это определенная справедливос
ть. А «любовь к врагам» Ц это для него была непонятная вещь, таинственная.

Чем ценен Розанов Ц тем, что он никогда нигде не фальшивил, если он не пон
имал, он и говорил, что не понимал. И это непонимание нам дороже, чем любое п
онимание, здесь осуществлялось какое-то богословие в одном человеке, то
есть он нес промысел. И когда позднее он писал книги типа «Опавших листье
в», «Уединенного», «Мимолетного», то это субъективная литература, где Ро
занов высказывал именно эти недоумения его духовной, религиозной жизни.
И эти недоумения он искал и иллюстрировал на самом близком человеке Ц Р
озанове, другого он не понимал, он мог догадываться, может, прочитать книж
ки чужие, мог пересказать, но это ему было меньше надо, он расковыривал то,
что творилось в его душе. И для читателя «Опавших листьев» особенно важн
о наблюдать это духовное движение человека, который смотрится в себя: «Я
и Розанов». Помните, как у Борхеса: «Я и Борхес». А у Розанова Ц это еще коло
ссальнее. Буквально потому, что «Опавшие листья» Ц это жизнь души Розан
ова, подобно потоку сознания Джойса. Розанов как раз тоже такой поток, тол
ько жизни души, и этим он уникален во всей мировой литературе.
Невозможно найти ничего подобного, потому что это необыкновенно искрен
не. Искренность эта соответствует тому состоянию души, ума и головы, кото
рое этот человек по имени Розанов несет. Он говорил: я, Розанов, паспортный
человек, абсолютно мне не интересен, а Розанов тот самый, внутренний… И по
скольку он имел натуру как бы не самосознающую, а растущую и движущуюся, н
е знал, что завтра с ним случится, то и не смотрел на себя спереди, а смотрел
как бы вперед этими глазами и выискивал что и как.
В книге «Около церковных стен» есть как бы литературные приемы, но на сам
ом деле Ц это именно розановские приемы не как писателя, а как человека. Н
апример, он приводит письмо некоего штундиста как полемический материа
л к своим каким-то темам и говорит: «Смотрите, что он, дурак, пишет». На след
ующей странице он пишет: «А, пожалуй, он здесь не такой уж и дурак…» А через
страницу он пишет: «А, пожалуй, себя надо дураком назвать». И так далее.
Вот такая непосредственность Розанова особенно люба.
Розанов задавал вопросы христианскому откровению как не понимающий, ка
к слепой в христианстве. Но ставил их, не стараясь скандализировать чита
теля, поскольку человек он был не буйный, да в то время полно и открыто эти
вопросы ставить было нельзя. И даже в «Апокалипсисе нашего времени», зна
менитой его книге, посмотрите, какой тон Ц именно вопрошание. Вот основн
ой тон этого антихристианства: почему такое зло на земле? Объясни, расска
жи, не понимаю ничего…
После консервативного периода переход на тему семьи, тему пола, открыл е
му античный мир, мир начальных дней, вообще его особенно влекло к золотом
у сну человечества. Этому он отдал себя полностью, потому что если консер
ватизм был заданной темой, то здесь это вышло уже естественно, с темой пол
а пошел свободный полет розановского философствования. То есть Розанов
начал философствовать именно с темы пола, это была его определенная мето
дология, которая дала ему уже новый взгляд на любые культурные, литерату
рные и прочие исторические темы.
И поэтому если издавать Розанова по какой-то одной теме, получается не оч
ень хорошо. Однажды «Искусство» предложило мне сделать по поводу живопи
си чисто школьную подборку из Розанова, но я сказал Ц нельзя 90-е годы и 10-ые
в одну рубрику ставить. Это совершенно противоположные будут позиции. И
действительно, есть у него статья «Декаденты», где он вообще говорит об э
том явлении как христианский ригорист, а уже к 10-ому году он писал бы по-др
угому, совершенно с новых своих позиций. Это был именно второй кризис, и он
его назвал «светопреставление».
Светопреставление случилось, когда он обратился к миру античной древно
сти, к миру египетской древности и к миру ветхозаветной древности. Это ка
к бы составные части его светопреставления, которые как раз говорили о р
елигии рождающегося мира. Они дали ему весь запал, весь его задор, который
он нес до конца своей жизни.
Надо еще сказать, что где-то в 1903 году ему написал Флоренский. Правда, тогда
переписка не задалась. Розанов опять просил: напишите по поводу семьи и н
езаконнорожденных ребят в печати, и переписка оборвалась. Но она продолж
илась где-то в 1908 году и тянулась до конца жизни. Флоренский назвал себя ег
о учеником, всегда был в этой переписке необыкновенно внимательным, пото
му что в Розанове он видел некоторый такой мир, который он нигде не мог уви
деть. Потому что везде был мир образованный, а здесь был мир рожденный, рож
денный и страшно оригинальный. Не говоря о том, что, конечно, Розанов гениа
лен вообще, и сам Флоренский называл его гениальным с детства.
И в целом можно заметить, что никто из деятелей начала века не получал в св
ой адрес определения «гений», как Розанов. О гениальности говорили все: и
Бердяев, и Мережковский. Бердяев говорил о Розанове как о величайшем сти
листе. Мережковский говорил Ц это величайший пониматель, религиозный м
ыслитель. И Флоренский тоже его так определил: я, говорит, видел в жизни тр
ех гениев Ц Розанова, Андрея Белого и Вячеслава Иванова. То есть, Флоренс
кий как бы не чурался Розановского так называемого «антихристианства»,
не чурался, потому что видел, что здесь мир несет такой багаж, такое содерж
ание, которое ведомо только с неба, а не с человеческого определения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75