Трал набит рыбой «под завязку».
На палубе молчание. Когда вытаскивается трал, всегда наступает минута молчания, прежде чем раздадутся крики восторга или стон сожаления, в зависимости от того, есть рыба или нет. Вот и сейчас такая минута наступила, и все сосредоточенно глядят на огромный, раздутый добычей трал.
И вдруг эту тишину вспугивает голос Дворцова:
— Почему все же вы не дали мне бутылки сухого вина?
И так нелеп этот вопрос сейчас, что я поначалу даже и не поверил, подумал — ослышался. Какая еще бутылка?
Но нет, не ослышался. Вижу, что Шевчук недовольно и удивленно смотрит на Дворцова.
— У меня ребенок родился! — произносит Дворцов с некоторым даже пафосом, впрочем вполне понятным.— Первенец! А я, отец, не могу его день рождения обмыть,— уже ко всем обращается Дворцов. Он ищет поддержки у моряков.— Ведь этот день для меня самый памятный в жизни. А вы так со мною обошлись.
— Я объяснил почему,— отвечает Шевчук, и лицо его принимает обиженное выражение.
— А вы объясните при всех! — задирается Дворцов.
— Не могу я приказать начпроду выдать тебе бутылку,— вкрадчиво говорит Шевчук.— Завтра у другого матроса родится ребенок или у него самого будет день рождения или у тещи. Тебе дать, а ему — нет, он скажет: «Дворцову дали, а почему мне не даете?» Резонно?
— Резонно,— вставляет слово Мишель де Бре.
Матросы внимательно слушают разговор первого помощника и посудомойки. Вопрос этот, так сказать, наболевший. Нам положено в тропиках сухое вино, по стакану в день. Но его не дают. Нисколько. Надо сказать, этот вопрос интересует и меня. Почему не дают? Ведь положено же! Чужого не просим.
— Если будем все дни рождения справлять,— говорит Шевчук,— то не рейс получится, а сплошная гулянка.
— А сами? — Дворцов повышает голос, чтоб все слышали.— Сами в каюте капитана, перед обедом... И вы, и капитан, и вот он,— показывает пальцем на меня.
На палубе наступает неловкая тишина. Слышно только, как гудят от напряжения стальные ваера — трал полон, тонн двадцать пять, а то и все тридцать заловили. Редко бывают такие тралы.
— Значит, вам можно,— наседает Дворцов на Шевчука,— а нам нельзя? Даже один раз, в день рождения первенца.
Он торжествует. Он знает, что говорит. Действительно, иногда перед обедом капитан приглашает к себе в каюту Шевчука и меня.
— У капитана есть свой капитанский запас,— медленно начинает говорить Шевчук. Он бледен. Чувствуется, как тяжело ему сдержать себя.— И дело капитана — кого приглашать, кого нет к себе в каюту. Это — раз. Во-вторых, дать тебе бутылку вроде бы и по уважительной причине — это дать другому возможность требовать на тещины именины. В-третьих, именно тебе, Дворцов, я вообще бы запретил выдавать вино, даже на берегу в магазинах, даже в самые торжественные дни.
— Это почему же? — с вызовом спрашивает Дворцов, и лицо его зло заостряется.
— Потому что ты не умеешь вести себя как человек,— обрубает Шевчук.
— А вот вопросик,— невинным голосом произносит Мишель де Бре и даже руку поднимает, как в классе.— Позвольте спросить?
— Ну? — настороженно откликается Шевчук, чувствуя подвох.
— По норме в тропиках положено выдавать сухое вино каждый день. Почему мы его не получаем?
— Получаете виноградный сок вместо вина.
— Сок — не вино. А по норме положено вино, я подчеркиваю,— и Мишель де Бре произносит раздельно, по слогам,— по-ло-же-но. Так почему вы его заменили виноградным соком?
— Предусмотрено также сухое вино заменять виноградным соком,— отвечает Шевчук.— И это на усмотрение капитана. Капитан решает что — вино или виноградный сок выдавать.
— Вы уходите от ответа,— ироническая улыбка касается губ Мишеля де Бре.— Капитан капитаном, а как вы — первый помощник — считаете? Правильно это или нет? Такая замена?
— Правильно.
— Тогда позвольте узнать, почему же сами пьете вино, а не сок?
Мишель де Бре жестко узит глаза.
Шевчук молчит. Трудное у него сейчас положение. Дворцов то злорадно смотрит на первого помощника, то восторженно на Мишеля де Бре.
— Та-ак,— с наслаждением потирает он руки.
— Заглохни! — кидает ему сквозь зубы Мишель де Бре.
Дворцов не сразу понимает, что это сказано ему, и продолжает удовлетворенно:
— Та-ак, пятый угол ищем... гы... а то...
— Заглохни, сказал! — поворачивает к нему побледневшее лицо Мишель де Бре, и Дворцов, захлебнувшись на полуслове, ошарашенно пялит глаза на матроса-прачку. А тот вновь обращается к Шевчуку с ноткой укора:— Вот видите, кому даете вы повод радоваться! И кивает на Дворцова.
— Освободить палубу,—гремит над палубой по радиотрансляции строгий приказ старпома.
Мы кидаемся врассыпную, кто заскакивает в «карманы», на сваленные там в кучу тралы, кто взбегает на шлюпочную палубу, кто уходит внутрь надстройки. На корме остаются только добытчики. Они заводят дополнительный трос, и трал медленно, под напряженными взглядами матросов, выползает по слипу на палубу.
Ваера стонут, лебедки работают на пределе — такой заловили трал. Туго набит рыбой. Тонн тридцать верных! Кажется, вот-вот лопнет. Но это только кажется — капроновая дель выдержит и не такой груз.
Шевчук стоит со мной на шлюпочной палубе, глядит сверху на трал, лицо обиженное.
— Ну как урок, Гордеич? — вдруг спрашивает он.
— Хорош урок,— отвечаю я.
— Век живи и век учись, недаром народ такую пословицу родил,— задумчиво усмехается он.
— Недаром,— соглашаюсь я.
— Недаром,— повторяет он и устало проводит рукой по лицу.— А ведь он прав: если не даете, то и сами не пейте. Надо будет об этом сказать капитану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130