— Ты лучше ко мне их приведи. По одному. Без шума.
— Скрыть хочешь,— грустно усмехается Шевчук.— Этого не скроешь. Все равно в парткоме узнают. Да и мне положено доложить о нарушении дисциплины на судне. Как тут без собрания?
— Все равно давай их ко мне!
Носач быстро вытирается и уходит из душевой.
— Что теперь будет? —спрашиваю я.
— Не знаю, что он задумал,— вздыхает Шевчук.— Собрания все равно не миновать. Слушай, потри мне спину. Между лопаток. Прямо зудит.
Через полчаса я вижу, как из каюты капитана по одному выходят Ивонтьев и Дворцов. Тихие, смущенные. Дворцов вроде даже напуган. Или так показалось?
— Ты что с ними сделал? — спрашиваю я, входя в капитанскую каюту.
Носач зло обернулся, но, увидев меня, криво усмехается:
— Кулак каждому показал. Поднес и сказал: «Сам
буду бить! Видишь кулак?»
Он и мне показывает свой кулак. Кулак у Носача — быка свалить можно.
— Ну а серьезно?
— Серьезно! — вздыхает Носач.— Собрание будем собирать. Выговор влепим. В личное дело запишем. Премию отберем. Как еще!
СОБРАНИЕ
— Так почему драка? — спрашивает Шевчук.
— Из-за Кабысдоха,— усмехается Голявкин и обводит всех веселыми глазами — ищет поддержку у матросов, сидящих в столовой.— Развели тут... животных.
— Собака помешала тебе? — спрашивает Дворцова первый помощник, не обращая внимания на слова Голяв-кина.
— --Держать собак и кошек на судне запрещено санитарным надзором,— наставительно отвечает Дворцов. Чувствуется, что он подготовился к собранию.
— Правила знает! — усмехается сидящий за столом президиума Носач.— Что выгодно, он помнит.
— Не помнит только, что бить животных негуманно,— говорит Шевчук.
— А держать команду без берега — гуманно? — задает вопрос Голявкин.
— О заходе в порт разговор будет потом,— прерывает Голявкина Шевчук.— Сейчас мы разбираем — почему драка.
— В том, что ударил, виноват, конечно,— говорит Ивонтьев.— Такую мразь надо было просто за борт выбросить.
— Думаешь, что говоришь? — сердито хмурит брови Шевчук.
— Думаю,— отвечает Ивонтьев.— Я понимаю, что говорю не то, и, конечно, не стал бы бросать его за борт — все равно он не утонет. Дерьмо не тонет.
Матросы дружно хохочут. Они явно на стороне Ивонтьева.
— Он оскорбляет меня, прошу записать в протокол! — вскакивает Дворцов.— Да еще при начальстве. И начальство потакает ему.— Он уже наступает.— За это начальство должно понести ответ.
Носач багровеет, но сдерживает себя. Шевчук призывает собрание к порядку. А Голявкин, пытаясь заступиться за дружка, бьет на жалость:
— Он в детдоме воспитывался, сами знаете. Надо это учесть.
— Из детдома не он один,— подает голос Фомич.—Я тоже из детдомовцев. Еще тридцатых годов.
Для меня это — неожиданность.
Кончилось все это тем, что и Дворцову, и Ивонтьеву вкатили по выговору. Кто-то предложил лишить их премии. После окончания рейса, если план будет перевыполнен, нам дадут премию. Правда, это еще на воде вилами писано. Будет план, нет, никто не знает.
— Еще раз подерутся—лишим,— обещает Носач. —-Пойдем навстречу пожеланиям трудящихся.
— А если — еще? — насмешливо спрашивает Голявкин. Он все время задирается.
— А если — еще, то под суд! — рубит Носач.
— Теперь вопрос о соцсоревновании,— говорит Шевчук.— Думаем заключить договор с траулером Севастопольской базы. Парное соревнование на этот рейс, потом на год, потом на пятилетку...
— На бумаге только и будет это соревнование,— говорит Днепровский.
— Почему на бумаге? — поднимает брови Шевчук.
— Потому что люди-то меняются каждый рейс,—поясняет лебедчик.— Через четыре месяца из нас тут многих не будет.
— Команда меняется,— соглашается Шевчук,— но судно-то остается. Есть же у нас гвардейские корабли, гвардейские дивизии. Они в боях получили это звание. Но тех людей, что завоевали это звание, там уже нет давно. А звание-то осталось. Сыновья, внуки несут это знамя. И оно обязывает. Разве мы не можем заработать почетное звание судна, дающего продукцию только, отличного качества?
— Нам и так дается задание выпускать продукцию только первого сорта,— замечает Соловьев.— На второй сорт задания нет, а на плохую продукцию тем более.
Матросы улыбаются: положил старший тралмастер первого помощника на лопатки, подловил.
— Задание-то дается,— сердито вставляет слово Носач.— А выпускать-то выпускаем.
— Вот и надо сделать так, чтобы выпускали только первый сорт,— подводит итог Шевчук.— А соревнование с севастопольцами будет стимулом. Неужели мы хуже их?
За соцсоревнование проголосовали дружно.
— Было бы что получать в кассе,— хмыкает Голявкин,— а то вкалываешь, вкалываешь...
Голявкин задел все же больную струнку.
— Рыбы стало меньше, а планы растут,— говорит Зайкин.
— План будет расти,— неумолимо подтверждает истину капитан.— Это понятно. А что касается рыбы,— да, рыбы стало меньше. Но ее стало меньше в тех местах, где привыкли ловить. А есть другие районы, и еще не изучено хорошо поведение рыбы, ее миграция. Она то появляется, то исчезает. А куда? Никто не знает.
— Ну так идемте в те места, где рыба! — восклицает Голявкин.
— Бегать по океану невыгодно, это тоже — деньги. Иногда выгоднее ждать рыбу на месте,— отвечает Носач.— Позавчера «Астероид» обнаружил огромные косяки скумбрии. Но взять ее пока не можем. Она на глубине четыреста метров. И куда пойдет она — не знаем. Может, она вот здесь, у нас появится.— Он показывает пальцем в палубу.— Подождем разумное время.
— Вы-то никогда в прогаре не будете,— бурчит Голяв-кин.— А матрос будет лапу сосать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130