Одеваюсь. Иду.
— Ну, именинник, хлебнул лиха по ноздри? — встречает меня улыбкой капитан.
Стол в каюте уже накрыт. За столом «дед» — еще молодой стармех — и незнакомый мне капитан.
— Начальник промысла,— представляет его мне Носач.— Иванов Алексей Алексеевич.
Невысокого роста, моложавый, с приветливой улыбкой, с чуть раскосыми черными глазами, капитан подает мне руку, и я чувствую крепкое рукопожатие. Позднее я узнаю, что мы воевали совсем рядом: он командовал батареей на полуострове Рыбачий. И родом он из Мурманска, где я «отломал» свою семилетнюю морскую службу. Он, как и Носач, Герой Соцтруда, и они давнишние друзья, уж четверть века бороздят моря и океаны бок о бок.
— Перенес свою штаб-квартиру к нам,— поясняет Носач.— Мой диван мягче.
— Еще не спал, не знаю,— улыбается Алексей Алексеевич и приглаживает аккуратный пробор в волосах.
— А тебя я от вахты освободил,— говорит мне Носач.— В честь именин и чтоб отдохнул, а то напишешь, что у нас каторжный труд без передыху.
И «дед», и начальник промысла, и Шевчук встречают его слова понимающей улыбкой.
— О нас ведь как пишут,— не унимается Носач.— В море — вкалываем, как на каторге, на берегу — пьем, как бичи. Ни просвету, ни солнышка в нашей жизни.
— Это я уже слышал.
— От кого? — удивленно спрашивает капитан.—Да ты садись, вот твое почетное место.
— От матросов твоих.
— Ну вот,— довольно улыбается Носач.— Грамотный народ, книжки читают. Вы же понапишете...
— Я еще не писал.
— Напишешь,— убежденно говорит Носач.— Такую каторгу покажешь. Разгрузку вот как покажешь? Тяжело? Язык на плече?
— Тяжело,— киваю я.— Так и напишу, что тяжело.
— А ты думал, мы тут мед пьем,— опять довольно усмехается капитан.— Работенка наша не для слабаков.
— Да что ты на него навалился,— вступается за меня начальник промысла.— Он еще не проснулся и опять же именинник, а ты его...
— Верно,— весело соглашается Носач и поднимает стакан с вином.— За именинника! — И тут же добавляет: — И за первую сдачу груза. За досрочную разгрузку. Молодцы ребята!
— Так все же за кого? — хочет уточнить начальник промысла.— За именинника, за первую сдачу или за ударную разгрузку?
— За все оптом,— отвечает Носач.—И за то, что ты перешел ко мне.
— Между прочим, «сборная Бразилии» отстала от носового трюма всего на полторы тонны. Молодцы!
Я удивлен, никак не ожидал такого. Бригада инвалидов— и орлы-матросы из носового трюма! Нам ли с ними тягаться.
Шевчук победно подмигивает:
— Тут главное — руководство.
— Ну, ясно,— понимает его Носач.— Где комиссар, там победа.
— Вот Гордеич проснется,— улыбается Шевчук,— и выпустит «Молнию». Надо поздравить матросов. Ударно трудились.
Я киваю. «Молния» так «Молния».
— А это тебе подарок. Омар,—говорит Носач.— Ко дню рождения поймали.
— Омар?
Я гляжу на чудо морское. Полстола занимает. Уже приготовлен по всем правилам.
— Ешь, ешь,— предлагает капитан.— Короли ели. После омара, знаешь... мужчина себя мужчиной чувствует. Королям это необходимо было, фрейлин много.
— А мне-то зачем, в море?
— На всякий случай. Русалка, может, вынырнет,— смеется Носач.— Да ты ешь, ешь. Мясо, в самом деле, королевское.
Омар действительно — объедение. Все же короли не дураки были, знали, что есть.
— Так о чем писать будешь? — опять задает Носач всех волнующий вопрос.
— Об омаре вот. Или тебя с женщиной куда-нибудь на Куршскую косу закину, чтоб у вас любовь была тайная. Начало такое эффектное сделаю. Женщины будут вздыхать и плакать, рвать книгу из рук.
Капитан смотрит на меня серьезно, хочет понять: шучу я или нет.
— Красивая хоть?
— Кто?
— Да женщина эта?
— Сделаем красивую,— обещаю я.— Все в нашей власти. Тебе какую — блондинку, брюнетку или рыжую?
Усмешливые морщины сбегаются возле глаз капитана.
— Главное — помоложе.
— Сделаем. Тебя не шокирует, что я так вольно буду с тобой обращаться?
— А чего шокировать! Если женщина красивая, я согласен,— смеется Носач.— У меня тут раз была корреспондентка из Москвы. Лезла во все, командовать начала, понимаешь... Она, видишь ли, лучше меня знает, как рыбу ловить. Выгнал я ее. Вежливо, правда. На другое судно отправил.
— Не понравилась? — спрашивает Алексей Алексеевич.
— Да нет. За вмешательство не в свое дело.
— Не простит она тебе,— предупреждает Алексей Алексеевич.
Мы смеемся, еще не зная, что слова начальника промысла окажутся пророческими. Та окажется с волосатой душой. Она напишет о Носаче очерк, где покажет его безграмотным деспотом на судне, от которого стоном стонет команда. И рвач-то он, и пират рыбацкий, и выскочка, и карьерист и... чего только не понапишет. Но главное даже не в этом. Главное, как потом, через некоторое время, на берегу, будут вести себя люди, прочитав очерк. Люди, от которых будет зависеть судьба капитана, сделают вид, что ничего не произошло.
— А все же о чем писать будешь? — возвращается к своему вопросу капитан. Не дает он ему покоя,— Ты нас какими покажешь?
— Какие есть, такими и покажу.
— Да нас, какие мы есть, еще никто не показывал. Или очернят, или пригладят. Что главное-то в нашей жизни, знаешь?
— Работа, думаю.
— Работа — само собою, без нее никуда. А главное в нашей жизни — сама жизнь морская. Мы ее особой не считаем. Мы просто живем. Понимаешь? — допытывается он.
— Понимаю.
Капитан внимательно смотрит на меня, и я чувствую по его взгляду: не верит он мне.
— Для кого — романтика, для кого — подвиг, а для нас наша жизнь — просто жизнь. Ты вот на берегу живешь, для тебя жизнь — твой кабинет, твои книги, издатели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130