Вы знаете, сколько судов в море?
— Нет.
— Около ста тысяч. И это только гражданских — рыболовных, транспортных, пассажирских. И никто не знает сколько военных... И все промывают топливные танки, сбрасывают балластные воды, несмотря на запреты и конвенции. Океан катастрофически быстро загрязняется. А подводные цистерны с топливом, которые тоже не вечны и могут разрушаться, терпеть бедствия. А бурение нефтяных скважин! А подводные нефтепроводы! А что будет, когда начнется промышленная добыча ископаемых со дна моря! Какое глобальное будет загрязнение! Это только на бумаге все хорошо и безопасно для океана. Ученые бьют тревогу, что такое бездумное отношение может изменить среду океана совершенно в непредсказуемом и опасном направлении и что мы уже стоим на грани катастрофы.
Позднее все, что сказал мне русский капитан, я найду в словах президента Мексики, произнесенных им в июне 1974 года в Каракасе на Международной конференции ООН по морскому праву.
Вот эти слова:
«Все отношение человека к морю должно измениться. Резкое увеличение населения Земли и вследствие этого увеличение потребности в пищевых продуктах, получаемых из моря; расширяющаяся индустриализация на всех континентах; перенаселенность прибрежных областей, интенсификация мореплавания, все более частое исполь-зование супертанкеров, судов, перевозящих жидкий газ, и судов с атомными энергетическими установками, все более широкое применение химических веществ, которые рано или поздно попадают в моря,— все эти факторы свидетельствуют о необходимости регулирования в мировом масштабе и международного управления использованием океанов. С каждым днем будут возникать новые и все более крупные конфликты между различными конкурирующими друг с другом направлениями использования океанов, конфликты, которые ни одна нация не сможет разрешить в одиночку».
Это я вычитаю в книге Э. Манн-Боргезе «Драма океана»...
В рубке вдруг раздается сочный голос:
— Товарищи капитаны, кто просил консультацию гинеколога?
В эфире дружный хохот, кто-то подсказывает:
— Это с «Катуни» просили.
— У него там что-то с животом,— дополняет другой.
— Я серьезно спрашиваю,— обижается голос.— «Ка-тунь», «Катунь», вам нужен гинеколог? Прием.
Красный от гнева Носач одним прыжком подскакивает к рации.
— Ты что там — пьяный, дорогой?
— Что за грубость! — возмущается голос.— Я врач. Вы просили гинеколога?
— Что мы тут, рожаем? — уже кричит Носач.
Лебедчик Днепровский прыскает в кулак и, зажав
рот, с веселым испугом глядит на капитана. А в эфире хохот — флот потешается.
Алексей Алексеевич быстро идет к радиотелефону, решительно оттирает Носача в сторону и начальственным тоном — сдержанно и строго — приказывает в трубку:
— Прекратить посторонние разговоры в эфире!
— Это еще кто? — удивленно спрашивает врач.
— Говорит начальник промысла. Над вами, товарищ врач, подшутили. Требуется зубной, а не гинеколог.
— Извините, Алексей Алексеевич, коли так. Мне передали, что нужна консультация,— обиженно бубнит гинеколог.
— Занимайтесь своими консультациями на базе. Там, я думаю, вам работы хватает.
В эфире опять взрыв хохота — флот знает, где избыток женщин и нехватка мужчин.
А у нас в рубке все замерли, у всех сияющие лица, но никто и пикнуть не смеет. На глазах Днепровского слезы восторга, он давится беззвучным смехом. Любитель морских баек, он, конечно, возьмет этот казус на вооружение и после вахты разнесет по всему траулеру. Теперь Носач надолго попадет на язык морякам — их хлебом не корми, дай только зубы поскалить.
Штурман Гена уставился в окно — от греха подальше! — чтобы не видел капитан, как у него прыгают чертики в глазах. А боцман невозмутимо стоит на руле, будто и не слышит ничего, но губы его дрожат в улыбке, с которой он никак не может справиться.
Носач испепеляет взглядом белую базу, что виднеется на горизонте.
— Товарищи капитаны, уймите своих остряков! — строго говорит Алексей Алексеевич.
Он выключает рацию и вдруг сам весело хохочет, вслед за ним уже раскрепощенно смеются все. Днепровский аж стонет, схватившись за живот.
Носач тянет сигарету из пачки, свирепо окидывает всех накаленным взглядом и неожиданно широко улыбается:
— Так и родить заставят. Объясняйся потом жене.
На душе у всех становится легче. Черт с ним, с проловом! Жизнь все равно хороша.
Мы еще смеемся, когда в рубке появляется Фомич и подает начальнику промысла радиограмму. Тот читает, и улыбка медленно сходит с его лица.
— Этого еще не хватало!
— Что там? — спрашивает Носач.
— Не иначе как кто-то родил,— ухмыляется штурман Гена.
— Да уж родили,— произносит с досадой Алексей Алексеевич.— Приказ с берега — перейти на «Луноход». Наломали там дров.
— Что такое?—встревоженно переспрашивает Носач.
В рубке все настороженно затихают. Алексей Алексеевич подходит к рации, включает:
— «Луноход» — «Катуни»! «Луноход» — «Катуни»! Прием.
— «Луноход» на связи,— отвечает густой баритон.
— Говорит начальник промысла.
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! — отвечает баритон.— Слушаю вас.
— Здравствуйте! Где капитан?
В эфире заминка, потом неуверенный ответ:
— Он спит, Алексей Алексеевич. Он (опять заминка) приболел немного.
— Ясно! — жестко произносит начальник промысла.— А первый помощник тоже приболел?
В эфире снова минутное замешательство и потом тихий ответ:
— Тоже,
— Вы — кто?
— Старший помощник Зверьков.
— Передайте капитану, товарищ Зверьков, как только он перестанет болеть, чтобы завтра утром прислал за мной катер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130