Потом, после
гражданской войны, когда я уже родилась, - а я у мамы была четвёртой дочерью,
- мама, конечно, не могла уже работать, как раньше. Сами понимаете, советская
власть, дом отобрали, оставили комнату и кухню. Один ребёнок умер от тифа,
другая сестра потом, в голодовку погибла. А там - отца забрали...
Но я знаю одно: выжили мы только благодаря маме. На её иголочке. Не на
тех фабричных заработках и пайках, что иногда давали ей, а на её бессонных
ночах, на воспалённых от постоянного напряжения глазах мы выжили. Стре-
котание её "Зингера" я помню и в тридцать третьем году, и в тридцать седьмом,
и в сорок третьем. Да что говорить! Войну пережили, благодаря маме. Золотые
руки, золотая душа!
Стелла Филипповна вздохнула. Время продолжало свой неумолимый бег, и
мы договорились с ней таким образом: она будет приходить ко мне трижды в
неделю на полтора часа на протяжении месяца. За это время мы попытаемся
сориентироваться в том, что происходит с ней и принять решение о возможных
перспективах курса психотерапии.
Уже первая беседа показала, что в сложном переплетении чувств, мотивов,
отношений, семейных и внесемейных связей, в которые была погружена клиент-
ка, невозможно было разобраться не то что за одну, но и, наверное, за добрую
дюжину встреч. С каждой минутой, по мере того, как длился разговор, ста-
новилось всё яснее и яснее, что здесь необходима длительная психотерапевти-
ческая, точнее даже, реконструктивная, чтобы не сказать психоаналитическая
работа.
И такая работа началась. С каждой нашей встречей в Стелле Филипповне
происходили едва заметные перемены. Уже остались позади долгие тяжёлые
минуты и даже часы напряжённого молчания, приступы обиды и немотиви-
рованной агрессии, слёзы беспомощности и отчаяния, недоверия и разочаро-
вания. Прошли мы уже и стадию резонерства, когда человек беспрестанно ищет
всё новые и новые доводы для своих поступков и действий, и вот где-то в конце
нашей одиннадцатой встречи, пока Стелла Филипповна уже привычно и как то
запросто сидела в кресле, отвернувшись к окну, а я, как и прежде, расположился
у неё за спиной, она промолвила как-то раздумчиво и горько:
- Антон Владимирович, вчера накануне нашей сегодняшней встречи, я
полночи не спала. Думала... О Вас. И о себе. Думала: что меня сюда тянет? А
ведь тянет. Вы же со мной почти не разговариваете. Да и вообще я же Вас не
вижу. Только и того, что здороваемся да прощаемся. Но, знаете, вер таки тянет.
Неужто, думала, психология? Да нет, с другой стороны, думаю, не может быть.
Глупости вся эта ваша психология. Какая там психология, когда жизнь-то уже
прожита. Дожить бы её ещё надо. Дожить бы как-то, потому что и так напрасно
прошла. Ни для кого. А потом - додумалась-таки. Вы знаете на кого похожи?
На первого мужа моего. На того, за которого я самый первый раз замуж вышла.
Сорок лет назад он был таким же высоким, спокойным, в очках. Кстати, не
курил. Влюбилась я тогда до одури. Без памяти влюбилась. А ведь знаете, как
оно бывает: я к нему - он от меня. Я - к нему. Он - от меня. Нет, не избегал,
конечно, а так отстранённо, как вот Вы сейчас со мной. А был он тогда молодым
журналистом, стильным таким парнем. Помню, куплю газетку, а там - материал
с его фамилией. Сердце так и забьётся. Я ведь и сама была девица хоть куда. И
так моё самолюбие взыграло! Заело просто. "Нет," - думаю, - "будешь ты мой,
хоть в самой "Правде" печатайся". Не знаю уж, что там такое со мною было
тогда, но тянуло к нему, как водоворотом. Сейчас уже мне кажется, после бесед
с вами, - так, как-то открылось мне, - что, возможно, внешне это было
обусловлено тем, что отец у меня был человеком очень интеллигентным,
рассудительным и талантливым. Инженер-железнодорожник. День и ночь на
работе. С нами, с детьми, редко удавалось ему побыть. Мы всегда скучали по
нему. А меня, как меньшую, он выделял как-то. Теперь-то я уже догадываюсь
- какая-то неуловимая тоска по отцу, любовь к нему, которая не нашла выхода
для себя, ведь его арестовали, так и погиб, - вот это чувство примешивалось к
восхищению Михаилом. Я видите-ли, недотрогой была. Считала, что замужество
- глупости. А потом, смотрю, одна подруга вышла замуж, другая... Годы-то
бегут... Да что говорить! Всё это очень сложно. Теперь-то я понимаю... И вот
что должна я сама себе сказать: тогда Михаил то ли был, то ли стал для меня
воплощением всего мужского в жизни: силы, надёжности, рассудительности,
ума. Теперь-то я понимаю, что тогда я ощущала себя рядом с ним девчонкой-
дочкой, к тому же ревнивой дочкой, с такой боязнью, знаете, именно с боязнью,
чтоб он не бросил меня. Ведь я же самая-самая... Смесь детской самоуверен-
ности и женского самолюбия. Кстати... - Стелла Филипповна помолчала, - не
кажется ли Вам, что и сейчас, в наших с вами отношениях происходит нечто
весьма похожее, срабатывает тот же механизм притязаний к Вам, как и тогда, в
юности... Неужели эти детские переживания... Я имею в виду мои прерванные
отношения с отцом... Неужели они могут так впечататься в жизнь и судьбу...
На этот раз мы со Стеллой Филипповной сошлись на том, что наши встречи
проллятся ещё по крайней мере месяца два, причём по прежнему расписанию:
четыре раза в неделю. Прощаясь она сказала:
- Чем больше я общаюсь с вами, тем больше мне кажется, что жизнь моя
захватывающий детектив. Куда там Агате Кристи, разве только убийства не
хватает, - она невесело улыбнулась, - жаль только, что я так поздно решилась
его прочитать.
Между тем, зима мало-помалу стала подаваться, и дыхание весны чувст-
вовалось всё заметнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119