И после
подобных бесед отец проводил ладонью по лицу, словно разглаживая морщины,
которых прибавили ему эти служебные разговоры.
Итак, отец не смог поехать с ними и, когда поезд тронулся, он шёл ещё
некоторое время рядом с вагоном, что-то говорил маме, улыбался и махал рукой.
А потом вагон поехал быстрее и быстрее, и вот уже остался позади вокзал, а
поезд уже грохотал по мосту над Днепром, а дальше уже начинались леса и
поля... Утром, когда Алена проснулась и припала к вагонному окну, она даже
отодвинулась от неожиданности: поезд шёл словно по самому морю, по самой
кромке берега, лишь тонкая полоска земли отделяла вагон от воды. "Не
волнуйся, это ещё не море," - засмеялась мама. "Этот пролив называется Сиваш.
А к морю нам еще ехать и ехать. Сначала троллейбусом, потом катером". Так
оно и было. Всё происходило именно так, как говорила мама.
Они приехали в Симферополь. Там сели на тролейбус и доехали до Ялты. А
уже от Ялты до Мисхора плыли на морском катере. Дух захватывало! Чайки
летают, кричат. Катер плавно покачивается на волнах. С одной стороны -
бескрайнее море с другой - изумрудный берег.
Всегда, когда Алена вспоминает то лето, она вспоминает именно эту, первую
поездку, точнее, плаванье на катере. Она смотрела вокруг, смотрела на счаст-
ливое мамино лицо и думала: "Как я люблю мамочку! И лето! И папочку!"
В пансионате, где они поселились, жили родители с детьми. Всё было, как
в сказке. Утром на море. Потом - обед и тихий час. Потом - игры на площадке
и снова - море. А кукольный театр! А экскурсии в Ботанический сад! А праздник
Нептуна! Каждый вечер, пока Алена укладывалась спать, мама ходила на
вечерние окунания. Она рассказывала Алене, как серебристая лунная дорожка
разбивается на хрустальные звёздочки, и как мерцающий шлейф сияющих
подводных пузырьков захватывает пловца в свои щекотливые объятья. Они
спали с открытыми окнами, и спокойное, мирное дыхание моря убаюкивало
девочку.
Алена не помнит, когда они познакомились с дядей Юрой. Кажется, на
пляже. А, может, на прогулке в парке? Дядя Юра был совсем не такой, как
папины знакомые. Всегда спокойный, не суетливый, он и говорил как-то иначе:
неспешно, негромко и очень мало. Алена заметила, что и слова, произносимые
дядей Юрой, почти не касались всего того, о чём говорила мама с отцом: еды,
одежды, денег, отношений со знакомыми и друзьями. Дядя Юра не задавал
фальшиво-вежливых вопросов, которые обычно задают взрослые: "Как ты
учишься?", "Маму слушаешься?" Зато дядя Юра чудесно плавал. Он мог бы
заплыть далеко-далеко, но не хотел нарушать правил. И сильный, стройный,
нырял в прибрежные волны, а выныривал где-то почти у самого красного буйка.
И ещё: он не курил. Алёнка вначале даже удивлялась: взрослый дядя, а не курит.
А однажды, когда он поднял Алену на руки, а затем закружил её вокруг себя
так, что сердце вначале поднялось и замерло, а затем опустилось, Аленка
почувствовала, как вначале вспыхнувшая радость сменилась неясной тревогой.
Ей почему-то вспомнился всегда озабоченный отец, его усталое лицо, запах
сигаретного дымка от его рук. "Мама а мы скоро домой поедем?" - спросила
она тогда. "Скоро, дочка, скоро", - ответила мама, и Алена заметила, как
мамины глаза погрустнели, а уголки губ едва заметно опустились. "Тебе не
хочется домой ?" - удивилась тогда Алёнка. "Не хочется? С чего ты взяла?" -
переспросила мама. И посмотрела на дядю Юру каким-то незнакомым Алене
взглядом. Алена вдруг обратила внимание на то, что мама и дядя Юра держатся
за руки, как мальчик и девочка. Она схватила маму за руку и отчего-то
закапризничала: "Хочу к папе!". А вечером, когда мама, как всегда, собралась на
вечернее купание, Алена сказала: "Мам, я не хочу, чтоб ты сегодня купалась".
"Почему?" - удивилась мама. "Так, не хочу и всё", - ответила Алёна."Вот ещё
глупости!" - вспыхнула мама. - Будешь ещё мне капризничать! Сейчас же марш
спать! Я скоро приду". - И закрыла за собой дверь. Алена помнит, что именно
тогда, когда она услышала удаляющиеся шаги матери, ей впервые в жизни стало
одиноко и как-то жутко на душе, и она заплакала. Вскоре после этого начались
сборы в дорогу, обычная беготня по магазинам, базарчикам, и тревога забылась.
Но когда дядя Юра ехал с ними на автобусе, затем усаживал их в поезд, и,
прощаясь, поцеловал Алену и маму в щёчку, Алена снова почувствовала тревогу
и боль за отца. Ведь дядя Юра провожал их так, как будто он был их папой. Он
нёс чемодан, держал за руку Алёнку, теперь он стоял на перроне, пока не
тронулся поезд. А мама, улыбаясь ему, беспокойно комкала в руках носовой
платочек, то и дело поднося его к глазам.
В вагоне мама с Аленой разговаривали мало. На остановках они ели вкусную
варёную кукурузу, слегка посыпая её солью, мама доставала душистые красные
помидоры, хрусткие в пупырышках огурчики, тоненькими ломтиками нарезала
свежий белый хлеб. А когда утром сквозь вагонное окно Аленка увидела
знакомые купола Лавры, Днепр, родные киевские холмистые берега, снова в
душе проснулись чувства радости и счастья. И солнечные зайчики в купе,
прыгавшие со стенки на стенку, и весело заглядывавшие в глаза, и лёгенький
ветерок, залетавший в приоткрытое окно, и красивый бронзовый загар на
мамином лице, - всё было таким родным, таким домашним и уютным, что
Алёнка даже засмеялась, когда вдруг открыла, что выстукивают вагонные колёса.
- Ты чего? - улыбнулась мама.
- А вот, послушай, - подняла пальчик Алёнка.
- Слышишь? Колёса стучат: "до-мой, до-мой, до-мой, до-мой".
И они обе рассмеялись радостно и беззаботно.
На вокзале их встречал счастливый отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119