Наконец Элизабет закончила шить, и Камчак отвязал её, чтобы она смогла подняться и нарядиться в обнову.К своему удовольствию, я отметил, что её меховое пальто свисает несколько ниже колен.Камчак критически осмотрел этот наряд и, вытащив из-за пояса кайву, обкромсал подол настолько, что теперь он был даже короче, чем то очаровательное желтое платье, в котором Элизабет попала в плен.— Но это была длина кожаных платьев тачакских женщин.. — осмелилась протестовать Элизабет.Я перевел.— Но ты — рабыня, — ответил Камчак.Я перевел его замечание.Элизабет поникла головой.У неё были красивые, стройные ноги. Камчак, мужчина, получал удовольствие от созерцания их.Кроме того, что он был мужчиной, Камчак к тому же был её господином — он приобрел девицу, следовательно, мог удовлетворить свое желание. Должен заметить, что я вполне одобрял его действия. Я не был против того, чтобы наблюдать, как очаровательная мисс Кардуэл передвигается по фургону.Камчак заставил её пройтись несколько раз туда-сюда по фургону, сделал замечание о её походке, а затем, к удивлению нас обоих — моему и мисс Кардуэл, он не сковал её, но разрешил прогуляться по лагерю без охраны, предупредив только, чтобы она вернулась до наступления темноты — то есть до того, как выпустят сторожевых слинов.Она робко кивнула, улыбнулась и легко соскочила с откинутого борта фургона.Я был рад, что ей предоставили так много свободы.— Она понравилась тебе? — спросил я Камчака.Он ухмыльнулся.— Она всего-навсего маленькая дикарка, — ответил он, затем посмотрел на меня: — Я хочу Африз из Тарии, — заявил Камчак.Интересно, что это за женщина? Для кочевника Камчак обходился со своей маленькой варваркой-рабыней, я бы сказал, весьма мягко. Это не означало, что Элизабет не работала или не получала колотушек, но в целом, учитывая обычную долю тачакской рабыни, по-моему, с ней обращались неплохо. Могу поведать про то, как однажды, вернувшись с поисков навоза с мешком, заполненным лишь наполовину, Элизабет заявила, что это все, что ей удалось отыскать за день.Камчак, особо не церемонясь, тут же запихнул её головой в тот самый мешок и завязал его. Освободил он её на следующее утро, и никогда более Элизабет Кардуэл не приносила полупустого мешка с кизяком в фургон Камчака.Итак, восседавший на каийле кассар приставил копье под подбородок стоявшей перед ним на коленях девушки. Внезапно он рассмеялся и убрал оружие.Я вздохнул с облегчением.Кассар тронул поводья и приблизился к Камчаку.— Сколько ты хочешь за свою очаровательную маленькую варварку? — спросил он.— Она не для продажи, — ответил Камчак.— Тогда, быть может, пари? — настаивал всадник.Его звали Альбрехт, и коль снова он был кассаром, то в любых соревнованиях он выступал против нас с Камчаком.Мое сердце бешено застучало.Глаза Камчака вспыхнули. Он был тачаком.— На что? — кратко поинтересовался он.— На результат состязания, — сказал Альбрехт и указал на двух принадлежавших ему девушек, кутающихся в меха слева от нас. — Твоя против этих двоих.Эти девушки были обе из Тарии, обе были прелестны и обе, без сомнения, искусны в потакании прихотям воинов народов фургонов.Конрад, услышав предложения Альбрехта, насмешливо фыркнул.— Нет, — крикнул Альбрехт, — я серьезно!— По рукам! — ухмыльнулся Камчак.За нами наблюдали несколько детей, мужчин и рабынь. Как только Камчак согласился на предложение Альбрехта, дети и рабыни моментально исчезли.Не успели мы и глазом моргнуть, как они уже показались меж фургонов, радостно крича:— Состязание! Состязание!Скоро, к моему неудовольствию, значительное число тачаков — женщин, мужчин и их рабов уже толпилось около расчищенного под состязание участка. Условия ставок определились довольно быстро.В толпе, кроме тачаков и их рабов, было несколько кассаров, один или два воина-паравачи и даже один из катайев. Даже рабыни в толпе выглядели как равные прочим. Через минуту ставки были уже сделаны.Тачаки не отличались в этом от большинства горианских жителей — здесь все обожали пари. Ни для кого не было тайной, что тачак мог поставить все свое стадо босков на результат одного забега каийл; целая дюжина рабынь могла поменять господина из-за какой-нибудь мелочи типа направления, в котором полетит или не полетит та или иная птица, или из-за неугаданного числа семечек в тоспите.Обе девушки Альбрехта стояли в стороне, глаза их сияли, они старались вести себя скромно и не смеяться. Некоторые рабыни из толпы смотрели на них с плохо скрываемой завистью. Для девушки стоять в качестве ставки в тачакских состязаниях — большая честь. К моему удивлению, Элизабет Кардуэл тоже, казалось, радовал такой поворот событий, хотя я с трудом мог понять почему. Она подошла ко мне и, привстав на цыпочки в своих меховых сапожках, взялась за стремя:— Ты выиграешь, — шепнула она, сверкнув глазами.Мне бы её уверенность! Я был вторым всадником после Камчака, как и Альбрехт был вторым после Конрада у кассаров.Быть первым всадником — большая честь. Стать первым всадником может любой — все зависит от искусства владения оружием, ловкости и силы. В общем, нетрудно понять, что первый всадник — наиболее опытный и искусный воин.Я довольно искренне возблагодарил судьбу за то, что она дала мне возможность в свободное от охраны стад время изучить с Камчаком все виды тачакского оружия и вдоволь напрактиковаться в столь важном для воина искусстве, как искусство владения любым оружием. Камчак был прекрасным наставником; нередко часами, до самой темноты, он разъяснял мне все тонкости обращения с такими суровыми, но нежно любимыми им игрушками, как копье, кайва и бола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123