– Сочувствую... Он целый день меня донимает. Как познакомились на торгах, так и не отлипает. Все свое мнение высказывает. Как будто его кто-то об этом просит.
– Так ведь я прав оказался. Лошадь твоя – такая же дура, как и ты, – горячо сказал Кустер. – Вон, сбросила тебя.
– Может, я наездница никудышная, – возразила Уида.
– Ну уж нет! – завопил Кустер. – Посадка у тебя хорошая, и управлять ты умеешь. Лошадь подкачала. Надо было ту буланую брать, как я говорил. Упрямая она, господин мой, – тут Кустер воззвал к Эмери, – ни за что не хочет слушать, а ведь ей дело говорят.
Раздалось тонкое ржание. Из темноты выступил один из судей – привел лошадь Уиды.
– Победитель хочет разделить с тобой приз, – проговорил судья. – Он считает, что твое падение было случайностью.
– В соревнованиях многое решается случайностями, – отозвалась Уида. – Впрочем, я возьму немного денег.
Судья усмехнулся.
– Он и прислал тебе немного денег.
К ногам Уиды упал мешочек, звякнули монеты.
Наклонившись к женщине, судья добавил:
– Скажи, ты – не та ли Уида, которую хотели повесить за конокрадство три года назад?
– А если и та, то меня же не повесили, – огрызнулась женщина, подбирая мешочек.
– Да ладно тебе, я просто так спросил...
И он ушел, бросив поводья. Лошадь как ни в чем не бывало приблизилась к своей хозяйке, ткнулась ей в ладони мордой. Уида погладила ее по челке.
– Глупая ты. В самом деле, куриная голова.
Кустер уставился на Уиду с неприкрытой влюбленностью.
– Так ты еще и конокрад! – прошептал он благоговейно.
– Может быть, и нет, – отозвалась она. – Мало ли что говорит какой-то там... не знаю, как его зовут. Не лезь с объятиями и не мешай: я хочу одеться.
Она нырнула в шатер.
Эмери уставился на своего слугу. Тот удивленно качал головой. Эмери никогда не видел Кустера таким возбуждённым.
– Какая она! – повторял он. – Ну какая!
– Что тебя в ней так удивляет? – спросил Эмери.
Кустер помолчал, а затем поднял на Эмери глаза и ответил просто и страстно:
– Она любит лошадей больше, чем я.
– Разве такое возможно?
Кустер пожал плечами.
– Все дело в силе таланта. Я-то прежде считал, у меня есть этот дар – любить. Но у нее он гораздо сильнее. Любить без таланта невозможно.
– Ты сам до такого додумался? – спросил Эмери.
– Ну... да. А разве неправильно?
– Правильно. Для конюха у тебя на удивление благородный образ мыслей. Двух клопов я тебе, пожалуй, за это прощаю...
Кустер не вполне понял, какое отношение к произошедшему имеют клопы; однако у него хватило ума не уточнять.
Уида вновь появилась из шатра. В противоположность тому, что от нее можно было бы ожидать, она носила не мужскую одежду, но подчеркнуто женскую: длинные просторные юбки, не менее трех, одна поверх другой, блуза с длинными рукавами, поднятыми в форме буфа и подвязанными выше локтя, широкий шнурованный корсаж. Волосы она забрала в узел, скрепленный множеством булавок и спрятанный в серебристую сетку. По следам, которые она оставляла в пыли, Эмери понял, что Уида по-прежнему босиком. На сгибе локтя она несла седло и дорожную сумку.
– Я уезжаю, – сказала женщина. – Лучше бы мне сделать это затемно, пока кто-нибудь еще не вспомнил, как меня хотели повесить за конокрадство. Прокачусь на честно купленной лошади.
Кустер взял у нее седло и направился к лошадке. Уида задержалась возле Эмери.
– Забавный парень этот ваш слуга, – сказала она. – Я хорошо провела с ним время. Куда вы направляетесь?
– На север и дальше – к востоку, вдоль границ герцогства Вейенто, – ответил Эмери. – Буду рад снова повстречаться с вами.
– Я живу везде и нигде, – задумчиво проговорила Уида. – Иногда переодеваюсь мужчиной и объезжаю лошадей, а иногда коротаю зиму в приютах для хворых деток-сирот, обучаю их грамоте. Ну и заодно рассказываю им всякие полезные истории... Никогда не знаю, что ждет меня завтра. Всегда случается по-разному. Говорят, у нас в семье все такие.
– Разве вы не знаете своих родных?
Она сморщила нос.
– Кое-что слыхала, но лично с ними никогда не встречаюсь. Говорю вам, мы все такие. Отличаемся от всех прочих людей, а сами между собой похожи, как горошины из одного стручка, – вот вам и причина избегать друг друга.
Она засмеялась и поцеловала Эмери в губы. Он зажмурился: теплое ощущение сладости разлилось по всему его телу. Уида погладила его по щеке.
– Прощайте...
Кустер подвел ей лошадь. Она села в седло, накрыв спину животного юбками, как попоной. Разобрала поводья, развернула лошадь.
– Прощайте!
Миг спустя ночная тьма поглотила ее; две луны тщетно посылали лучи в поисках всадницы – она растворилась в воздухе.
– Удивительная, – пробормотал Эмери. И с укоризной посмотрел на Кустера, который пялился в темноту, полуоткрыв рот. – Как только ты осмелился разговаривать с лей таким дерзким тоном, словно она тебе ровня?
– Она, мой господин, никому не ровня, так что тут каким тоном с ней ни заговори – все будет ошибкой...

* * *
Они покидали Даркону на следующее утро. Эмери простил своему слуге еще пять клопов, так что тому осталось расплатиться лишь за каких-то жалких полтора десятка. Но и этот долг был списан, когда они очутились на равнине, где вчера проводились скачки.
Факелы уже догорели. Там, где они были воткнуты в землю, остались ямки и горки пепла. Пыль была взбита копытами и истоптана ногами. Сборщики навоза побывали и здесь – ни единого катышка на поле не осталось.
Эмери вышел из экипажа и пошел рядом. Кустер флегматично правил лошадкой и насвистывал, весьма фальшиво, какую-то мелодийку. Неожиданно Эмери остановился, ахнул, схватился руками за щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163