Впрочем, у него есть соперник. Точнее, соперница. Некая девица по имени Софена. Она тоже претендует на это место.
Эгрею стоило немалых трудов устроить дуэль с нахалкой Софеной – да так, чтобы убить ее на вполне законных основаниях. После печальной истории ему пришлось покинуть Академию, о чем он, впрочем, не печалился: прямиком отправился к своему будущему нанимателю.
И... никакого управляющего там не ждали. И никакого запроса в Академию не посылали. Вообще – обо всей этой истории в поместье услышали впервые от самого Эгрея. Господин граф к нему даже не соизволил выйти, все разговоры вел камердинер.
И Эгрей, потоптавшись возле узорных ворот (внутрь его не пустили), отправился восвояси.
С удивлением он понял, что ему даже не досадно. Напротив, он поймал себя на том, что улыбается. О, он вполне оценил шутку! Им попросту воспользовались. И воспользовались именно для того, чтобы устранить Софену.
«Ай да магистр Даланн! – думал Эгрей, вспоминая даму-профессора, которая сообщила ему о вакансии и о конкурентке. – Ловко она это сделала! Остается, правда, еще один странный вопрос: для чего ей это понадобилось? Чем могла так навредить ей Софена?»
Да, вот это был вопрос.
Софена, которую Эгрей отправил в Серые миры недрогнувшей рукой, не представляла собой, по мнению большинства студентов, ровным счетом ничего интересного. Немного мужеподобная, но в целом – привлекательная особа. Мозги как у курицы. Самомнение размером со слона.
Она воображала себя «особенной», «избранной». В голове у нее постоянно шел «театр для себя». И в этом театре Софена, разумеется, играла главную роль – никем не признанной героини, которая, дайте только срок, покажет себя! Да так покажет, что мир содрогнется!
Она любила принимать воинственные позы и обожала ходить с оружием – никогда не пропускала уроков фехтования. Хотя фехтовала на удивление плохо. За такой-то срок могла бы и научиться.
Судебное разбирательство по поводу смерти Софены, которое проводили власти Коммарши, ни к чему не пришло. Постановили – несчастный случай.
И все в это, кажется, поверили.
Кроме разве что Элизахара. У того, разумеется, имелось собственное мнение насчет всего случившегося. И вот еще одна странность, над которой следовало бы хорошенько поразмыслить на досуге: почему-то Элизахар не поделился своими подозрениями ни с властями, которые его допрашивали как свидетеля дуэли, ни с остальными студентами. Спрашивается – почему? Не из симпатии к Эгрею – это уж точно.
Эгрей нашел себе работу в армии. И теперь выполнял ее. Ничего особенного. Никакой романтики. Чуть больше беготни, чем хотелось бы, но это можно пережить. И компания немного более шумная, чем мыслилось в идеале. Опять же, ничего страшного.
Он въехал в лес и тотчас стал добычей кровососущих насекомых. Они пробирались под воротник, жалили за ушами, находили малейшие зазоры в одежде и проникали туда. Лошадь непрерывно махала хвостом и трясла гривой.
Дорога спустилась к ручью, через который был переброшен старый, почерневший от времени и непогоды мостик. Гуденье насекомых сделалось просто оглушительным, а духота сгустилась так, что воздух, казалось, можно было резать здесь ножом.
Эгрей хмыкнул.
– Романтики – полная пазуха, – сказал он себе, убивая на шее сразу нескольких кровососов. – Аббану бы сюда. С ее дурацкими восторгами. Такое впечатление, что Гальен плохо удовлетворяет ее в постели. Не станет удовлетворенная женщина так визжать и подпрыгивать по каждому, самому ничтожному поводу.
На миг он задумался об Аббане, но сама мысль о том, чтобы очутиться в объятиях этой дамы, вызвала у него отвращение.
Наконец дорога пошла вверх, густой кустарник сменился более прозрачным лесом, и скоро Эгрей выбрался к господской усадьбе. Как он и ожидал, это был обширный старый дом, выстроенный в давние годы, когда семья наверняка была гораздо больше, нежели теперь.
Каждое поколение что-то добавляло к родительскому гнезду: кто лепил сбоку пристройку, кто устраивал в саду беседку (теперь почти совершенно развалившуюся), кто пытался разбить регулярный парк и даже возвел пару фонтанов (забитых сгнившими листьями и всяким мусором). Таким образом, дом одновременно и строился, и разваливался, и имел достаточно неприглядный вид.
И все же Эгрей остановился, чувствуя странную тоску, сосущую его сердце. Давным-давно он забыл о подобных эмоциях. Давным-давно он не испытывал ничего похожего.
Он понял, что ему хочется жить в этом доме.
Более того: ему страстно, почти до крика захотелось, чтобы именно в этом доме прошло его детство. Здесь имелось все, что необходимо ребенку: таинственные уголки, место для мечтаний и место для игр. Наверняка – старые слуги, знающие множество историй, большая часть из которых страшные. Наверняка – псарня, где большинство собак в силу избалованности и испорченности породы ни на что не годятся, только для того, чтобы играть с детьми. А еще здесь была – а может, и есть до сих пор – голубятня. И лошади. И простор, чтобы кататься. И речка для купания.
Быть свободным. Быть ребенком в этой усадьбе. Освободиться от запятнанности – ибо здесь, перед лицом этой дряхлой невинности, Эгрей обостренно ощущал себя испачканным в крови Софены. Избавиться от своих неинтересных мыслей. О чем он обычно думает? Выстраивает в строгую последовательность дела, которые ему предстоит совершить в ближайшее время, не более того. Никаких мечтаний – только планы.
Ему стоило больших усилий избавиться от внезапного потока чувств. Нет смысла думать о несбыточном. В определенной мере это бывает опасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163