– Нет, проход старый. Похож на заброшенный...
– Это не люди строили, – заметил пожилой рабочий. – Точно говорю. Это старый гномский тоннель. Когда герцоги Вейенто заключали договор с подземным народом, часть коридоров заблокировали, чтобы люди не шастали, куда не следует. Должно быть, этот – один из таких.
Они помолчали. Потом Радихена осторожно заговорил:
– Мы ведь не будем тут просто сидеть и ждать?
Старый рабочий иронически двинул бровями:
– Все возможные пути отрезаны: штольня бесполезна, а коридор засыпан.
– А этот ход? – Радихена указал подбородком в пустоту.
– Хочешь нарваться на гномов? – поинтересовался старый рабочий. – Нет, мы будем сидеть и ждать. В конце смены начнутся поиски – нас откопают меньше чем за сутки.
– Тейер помрет за сутки, – угрюмо сказал Радихена.
– Мы все когда-нибудь помрем, – отозвался старый рабочий. – Одни раньше, другие позднее.
– Я рискну, – сказал Радихена и забрал лампу.
– Ты куда? – всполошился старый рабочий.
– Туда. – Радихена указал на ход.
– С ума сошел?
– Возможно.
– Рыжий! Я тебе приказываю!..
Радихена сказал:
– Ты не можешь мне приказывать. Я больше не крепостной – мне это сказали, когда я контракт подписывал. Ясно тебе? И не зови меня «рыжим». Меня зовут Радихена.
Он обвел глазами остальных.
– Вы ведь не станете останавливать меня, ребята? -добавил он.
Из попавших в обвал Радихена пострадал меньше других, поэтому охоты связываться с ним ни у кого не было. Да и зачем? Охота человеку пропадать – волен поступать как хочет. Здесь действительно нет крепостных, а начальник смены – далеко, в другом тоннеле.
– Да катись ты, – сказал ему белобрысый парень, сломавший ногу. Он сидел в неудобной позе, стараясь не шевелиться, чтобы не тревожить рану.
Радихена повесил лампу себе на шею, осторожно поднял Тейера и взвалил на плечо. Выпрямился. И тотчас с маху ударился макушкой о потолок: проход оказался слишком низким. Радихена потер голову, оглянулся на остающихся и, согнувшись, нырнул в тоннель.
Идти пришлось, сильно горбясь. Лампа, болтаясь на шее, доставала почти до колен. Тейер, все еще без сознания, очень тяжелый, гнул Радихену к земле. Наконец молодой человек понял, что больше не выдержит. Он опустился на колени, снял с себя свою ношу, сбросил куртку и уложил на нее Тейера. Впервые за все это время Тейер подал признаки жизни – глухо, неприятно замычал.
Несколько секунд Радихена смотрел на него. Он по-прежнему ничего не чувствовал. Наверное, кому-нибудь со стороны могло показаться, будто Радихена готов пожертвовать собой ради товарища, проделать долгий путь в неизвестность, лишь бы спасти жизнь напарнику... Но на самом деле все обстояло совершенно не так.
Радихена взялся откапывать Тейера просто потому, что нечем было заняться. Он боялся оставаться наедине с собой: там, в темноте, жили очень неприятные страхи. Радихена знал, что в любой момент может вернуться воспоминание о той девушке, о белошвейке. Он заставлял ее уйти из памяти. Он вытравил из мыслей ее имя. И ничего от нее не осталось в жизни Радихены, только смутное ощущение нежности. И вот по этому ощущению он тосковал, и тоска эта делалась иногда совершенно непереносимой.
Как получается, что человек тоскует о том, чего не знает, чего никогда не имел? Откуда берется рвущая сердце жалость – и на кого она направлена? Радихена не знал. Вероятно, те, кто посещает курсы и уже прочитал несколько книг, сумели бы ему объяснить. Сам он ничему не учился – не мог. Не хватало сил.
А Тейер еще совсем недавно толковал о написанных словах, о том, как изменяется мир, если умеешь переводить звуки в знаки. Знаки позволяют выстроить вещи в правильную последовательность. Знаки дают возможность проследить связи между вещами.
Если бы Радихена умел писать, он написал бы имя той девушки и перечитывал бы его – время от времени.
Вздохнув, он потушил лампу. Ему предстояло ползти в темноте, волоча за собой приятеля. Да еще проверять, не сполз ли он с расстеленной куртки.
В темноте послышался шепот:
– Радихена... Рыжий... Это ты?
– Кто еще? – сказал Радихена чуть громче, чем намеревался. – Конечно я.
– Сосед... с несчастливой койки! – Тейер, кажется, пытался засмеяться.
– Держись за края куртки, – велел Радихена.
– Что это за проход?
Радихена слышал, как Тейер ворочается и кряхтит устраиваясь удобнее.
– Понятия не имею, – ответил Радихена. – С моим везением мы скоро окажемся в тупике.
– С твоим везением... мы выберемся отсюда, – возразил Тейер. Он ахал и охал: судя по звукам, которые издавал раненый, у него в теле не было такой косточки, которая бы не болела.
«Зачем я его тащу? – думал Радихена. – Какое мне до него дело?»
Он представил себе, как Тейер, брошенный, умирает в темноте, и пополз дальше, волоча за собой куртку.
Дорога казалась бесконечной. Они останавливались еще раз шесть. Коридор не имел ответвлений – по крайней мере, Радихене не приходилось делать выбора.
«Так может пройти целая жизнь», – думал он. Один из беглых, что кормились возле пастуха, говорил, будто боль делает дни длиннее, а скука их укорачивает. И теперь Радихена, только чтобы занять мысли, пытался понять, чего сейчас больше: скуки или боли. Он боялся, что выберется наружу дряхлым старцем, оставив самую значительную часть отпущенных ему лет под землей.
Через минуту идея показалась ему глупой, и он начал развлекаться другой, потом – третьей. Но оказалось, что и мыслей у него немного, и все они заканчивались очень скоро. Тейер опять потерял сознание. Дважды он сползал с куртки, и Радихене приходилось останавливаться и заново устраивать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163