Перевернувшись в воздухе, Ринхвивар на миг явила площади свое лоно, а затем, выпрямившись в воздухе, широко расставила ноги – так, чтобы в разрезах платья хорошо видны были стройные бедра, – и побежала над остриями ножей. Ее босые ступни не касались их, но со стороны это выглядело так, словно она танцует прямо на ножах.
Несколько раз она повторяла это движение, а затем вдруг задела первое острие, и тяжелая капля крови побежала по лезвию навстречу алчущей пыли. Гион встал со своего кресла, установленного на помосте. Губы короля приоткрылись: он смотрел на кровь своей жены, бледный, с трясущимся ртом, и тянул к ней пальцы; но Ринхвивар не видела его – раз в году она отдавала свое тело не возлюбленному, но всему Королевству.
Новая ранка, новая капля – новый вздох, подхваченный музыкой, вплетенный в извивающиеся ленты вездесущей мелодии.
И еще одна, и еще.
Внезапно все оборвалось: лопнула струна, фальшиво пиликнул и соскочил смычок с последней струны Фиделя – диссонанс резанул слух, причиняя физическую боль. Не издав ни единого звука, не сделав ни одного неверного движения в танце – даже не вздрогнув, королева вдруг обмякла всем телом и пала на все ножи разом. Не было на площади лезвия, которое не вошло бы в нежное тело. Смертоносные острия пронзили ее всю, они разорвали невесомую одежду и осквернили тонкую смуглую кожу. Кровь хлынула неостановимым потоком, и в этом уже не было ни сладострастия, ни красоты – одна только боль.
Гион сделался белее своих одежд. Миг он еще стоял и смотрел на обмякшее тело жены. Но тут Ринхвивар чуть повернула голову, увеличивая рану на шее, и взглянула на супруга мутнеющими глазами, а губы ее шевельнулись и тотчас застыли, вездесущая кровь истекла из её рта вместе со слюной и соединила лицо Ринхвивар с пылью – словно привязала ниткой. Пленка протянулась над глазами, взгляд королевы перестал быть осмысленным.
И в тот же миг Гион покачнулся и упал на помост рядом с троном.
Сын Гиона и Ринхвивар – Теган, второй король, – шагнул вперед; до сих пор его никто не замечал. Он переступил через неподвижное тело отца, спрыгнул с помоста и бросился к матери. Обеими руками он взял её за плечи и под колени и снял с ножей. Бессильная рука вскинулась юноше на плечо и тотчас обмякла. Жизнь, преизобиловавшая в теле матери, неохотно покидала свою излюбленную обитель; но Ринхвивар умирала, и в этом не могло быть сомнений.
Теган понес ее прочь с площади, у всех на глазах, и люди шарахались в стороны, позволяя им пройти. Высокий юноша с темными волосами и темными раскосыми глазами нес на руках женщину, все тело которой было иссечено ножевыми ранами. Босые ноги ее качались в такт каждому шагу, нежные руки свешивались едва не до земли, голова, запрокинутая сыну на плечо, шевелилась, как будто выискивая возможность коснуться раскрытыми губами его щеки.
Запятнанный кровью своей матери, Теган шел по городу, являя ее почти обнаженное, израненное тело всему Королевству.

* * *
– Она мертва? – переспросил Ирмингард уже в который раз.
Человек, которого герцог посылал в столицу для наблюдения за происходящим при дворе Гиона, кивнул:
– Я видел это собственными глазами, ваше сиятельство. Королева Ринхвивар мертва!
Он говорил спокойно и терпеливо, хорошо понимая состояние Ирмингарда: любя герцога, нетрудно было потакать немногочисленным его слабостям, одна из которых заключалась в стремлении вытряхивать из своих шпионов сведения до самых последних мелочей, постоянно повторяя одни и те же вопросы.
– А что Гион, что король?
– Он очень плох...
– Таким образом, Королевство осталось на плечах Тегана, – задумчиво проговорил Ирмингард, покусывая перчатку. – Выдержит ли юнец?
– Возможно, король Гион еще оправится, – заметил посланец. – Я бы не рассчитывал на то, что горе сломит его. Люди обычно прочнее, чем кажутся.
Ирмингард глянул на него так, словно только что обнаружил присутствие поблизости какого-то незнакомца.
– Так ты полагаешь, что король Гион скоро придет в себя? – высокомерно осведомился герцог Вейенто.
– Кто я такой, чтобы полагать нечто о короле? – ответил посланец (он был не из робких и говорил спокойно). – Однако я видел короля после того, как королева была признана совершенно мертвой, и могу утверждать лишь одно: от нанесенной ему раны Гион исцелится нескоро. В любом случае теперь он лишен главного своего преимущества – эльфийской крови.
– Ринхвивар упала на ножи, – задумчиво молвил герцог Вейенто. – Она грянулась о них всем телом, напоролась на все острия разом... Отчего это произошло? Есть ли какие-нибудь предположения? Что говорят в столице?
– Там... не говорят, – впервые в голосе посла прозвучала нотка неуверенности. – Только плачут.
Герцог Вейенто отвернулся: ему не хотелось, чтобы кто-то посторонний видел сейчас его лицо. Он знал причину смерти королевы. Отравленное лезвие. Крохотная капелька яда, разрушившего связь между Ринхвивар и лучами двух лун, растворенными в жарком солнечном огне. Этого оказалось довольно, чтобы она не удержалась в. воздухе и насадила себя на ножи.
Ирмингарду стоило немало сил найти нужного человека в королевской гвардии и предложить ему достаточное количество жизненных благ, чтобы склонить на свою сторону. Действовать приходилось очень медленно и осмотрительно, в основном через женщин, до которых эльфийские лучники были чрезвычайно охочи. И только один, разомлев после ночи любви, сделался достаточно откровенным, чтобы признаться: королева Ринхвивар – не та женщина, ради которой он готов и впредь жить среди людей и служить им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163