.. Глубокие личные переживания – потом, когда закончим дело. Пока просто найдите дом. Дорогу не спрашивайте, я нарисую вам схему...
Ренье набросал план, показывая все повороты и особенно упирая на разного рода приметы, вроде статуй на углах, садиков с причудливыми воротцами и фонтанчиков в виде морских чудищ или красавиц с изобильными грудями.
– Письмо спрячьте. Отдайте только самому господину Адобекку. Скажете – от Эмери. Вы меня поняли?
– Да... Но почему именно он?
– Потому что он – мой дядя. Никому другому я не доверяю...
– Даже принцу? – спросила девушка.
– Зачем ввязывать в это дело еще и принца? – удивился Ренье. – Я для того и существую подле его высочества, чтобы он не пачкал своих мыслей подобными историями... Достаточно и того, что мы с вами замарались по самые уши. Особенно – я, конечно.
– Ладно, – сказала Эйле, засовывая листок бумаги за пазуху. – Попробую...
Она выбежала из комнаты. Несколько минут Ренье сидел неподвижно, глядя на разгром, который они с Эйле учинили в комнате. Затем подобрал чужую шпагу, взял со стола связку ключей и вышел.
Глава двадцать вторая
ПРИГРАНИЧЬЕ
Не было никакой разницы, открыты глаза или закрыты: синий костер тихо горел на краю серой поляны, вокруг колебался густой туман, клубы которого то и дело принимали странные, живые формы, а возле самого костра сидел человек. Элизахар видел его то вполне отчетливо, когда туман немного расступался, то едва различимо, когда белесые клочья наползали на неподвижную фигуру. Человек этот сидел, поджав под себя ноги и сложив на коленях руки в шелковых перчатках. На перчатках скапливалась влага – крупные, дрожащие капли собирались в ямках у основания пальцев и на месте ногтей. В их поверхности отражалось синее пламя костра.
Элизахар не мог определить, как далеко он сам находится от этого человека. Он опускал веки, но продолжал видеть его. В этом было что-то тревожащее, неправильное. Следовало подобраться поближе и заговорить.
Элизахар попробовал шевельнуться, но не сумел. Кто-то пришил его к земле несколькими грубыми, прочными стежками.
Солдат напряг горло и крикнул, обращаясь к человеку:
– Помоги мне!
Тот повернул голову. Нечто засияло в синеватых сумерках, и Элизахар вдруг понял, что это такое. Корона. Массивный золотой обруч с зубцами и драгоценными камнями, венчающими каждый зубец. Такие короны рисуют дети, когда хотят подчеркнуть величие изображенного на рисунке властителя. И Фейнне тоже рисовала именно такие короны: если ей приходила фантазия населить свои яркие миры персонажами, то это чаще всего оказывались прекрасные принцессы, сплошь принцессы и графини, и все в коронах и развевающихся белых покрывалах, обрамляющих подбородок и окутывающих волосы.
Синий язык пламени поднялся выше, озаряя лицо незнакомца. Все в этом мире шевелилось и казалось одушевленным, кроме того человека, и неподвижность прибавляла ему величия. Юное, узкое лицо казалось высеченным из полудрагоценного камня: оно было двуцветным и охотно принимало на себя любой отблеск света, будь то от костра или золотого венца на голове.
Точно искусственные, свились локонами на голове медные волосы; несколько белых прядей рассыпались среди них, отчего шевелюра казалась совершенно пестрой. Такими же пестрыми были и глаза, зеленые с желтой россыпью точек вокруг зрачка.
Человек этот не был красив. Длинноносый, с острым подбородком, рябой: если материалом для создания его образа и послужил какой-то самоцвет, то поверхность этого самоцвета долго подвергалась воздействию ветра и дождей – она вся была в щербинах.
– Помоги мне! – повторил Элизахар.
Юный человек впервые изменил положение. Он приподнял руку, разрушив тяжелые капли на своей перчатке. Повернул голову. Чуть приоткрыл губы.
Элизахар смотрел, как он встает. Разгибает колени, поднимается на ноги. Синий свет костра, обезумев, метался по золотой короне. В тумане носились длинные ломкие голубые лучи, и серые клубы, пронизанные ими насквозь, рассыпались росой. Все больше прозрачных окон появлялось в густой влажной пелене.
Человек приблизился, наклонился и рукой в перчатке ухватился за нечто, мешавшее Элизахару дышать. Медленно, причиняя жгучую боль, из тела вышла первая игла, и следом за нею потекла горячая кровь. Исчезновение второй Элизахар почти не заметил – его сразу охватила слабость.
Лежа на земле и глядя снизу вверх на неправдоподобно юное, испорченное щербинами лицо, он еще мгновение пытался узнать незнакомца, а после уплыл по синей реке.
Но ничто не исчезло. По-прежнему рядом находился юноша в короне, и по-прежнему пылал костер, только в глубине пламени начали появляться красноватые полоски. Туман окончательно рассеялся. Медные стволы деревьев поблескивали, усеянные крохотными капельками воды. В другом мире вставало солнце, но здесь, между мирами, рассвет угадывался лишь по тому, как менялся цвет коры у древних деревьев.
Юноша в короне молча смотрел на человека, истекавшего кровью у его ног. Затем поднял лицо к небу и позвал кого-то:
– Аньяр!
По-прежнему было тихо, и неожиданно между деревьями появился второй: очень высокий, с черной кожей и очень светлыми голубыми глазами. На миг руки обоих переплелись, затем Аньяр склонился над лежащим и начал рассматривать его.
Человек в короне спросил:
– Какой я теперь?
Голубые глаза на черном лице блеснули:
– Ты вернулся, Гион. Все осталось прежним.

* * *
Течение синей реки внезапно сменило направление, и от этого у Элизахара закружилась голова. Он не понимал причины такой странной перемены, хоть и знал, что должен был бы ее знать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163