..
Она неспешно, подробно созерцала эти истины, одну за другой. Она собирала аргументы и выстраивала их в стройные ряды – так, чтобы получалось подобие философских диспутов. И неизменно одерживала в них победу.
Несвобода открылась ей новой гранью: едва только Фейнне перестала сопротивляться и приняла ужесточившиеся правила, как она обрела покой и возможность думать. Ей стали снова сниться сны. Иногда она видела тот сад, в который попала неведомым путем, – сад, воспринимаемый не слухом, осязанием и обонянием, но зрительно, крохотный лоскут чудесного мира, где у Фейнне было такое же зрение, как и у всех нормальных людей.
Погружаясь внутрь себя, в свои воспоминания и мысли, она делалась все менее доступной для тюремщиков. И тот важный господин, который распорядился похитить ее и теперь неустанно расспрашивал, был более над ней не властен.

* * *
Сейчас в такое трудно поверить, но существовало и такое время, когда Хессицион, ныне дряхлый старикашка, был молод, дерзок и о нем говорили, что он «подает надежды». Его отец был простым рыбаком в Изиохоне; давным-давно истлели сети, которые тот человек забрасывал в море! На месте дома, где он жил, – рыжее песчаное Ничто, пологий холм, постоянно меняющий свои очертания в зависимости от капризов ветра и прилива. Ни братьев, ни дальних родственников – никого больше не осталось, только ветхое старческое тело, забывшее дорогу домой.
В детстве Хессицион любил море: часами он мог стоять и смотреть на волны, а став подростком, начал выходить на лодке и пропадать по целым дням. Его не устраивало то, как относится к морю отец. Рыбак был человеком, который не воспринимал мир и явления природы в отрыве от того, что из материальных благ они могут дать лично ему. Попадая в лес, он не в состоянии был просто любоваться кружевом листвы или роскошью цветов; ему непременно требовалось тотчас начать поиск целебного или съедобного растения. Море завораживало его обилием полезных вещей: рыба и водоросли, моллюски, перламутровые раковины, не говоря уж о крабах, кальмарах или обломках кораблекрушений, среди которых также попадались ценные.
Хессицион не презирал подобный подход, как это можно было бы подумать; но он пошел дальше отца: мир переставал быть ему интересен, если не позволял выстраивать сложные логические конструкции. Ему нравилось выделять связи, соединяющие самые разные вещи, а затем, выявив некоторые закономерности этого соединения, изменять его по собственному усмотрению.
Сперва он занялся растениями: распахал в лесу маленькую делянку и высадил там морковь и репу, а после занялся сложными селекционными работами. Большого толку от занятий таким огородничеством не было, и мать, которая начала уж надеяться, что из сына будет толк, принялась браниться. Однако отец всегда брал его сторону – может быть, потому, что Хессицион ловко умел выпросить, а то и стянуть деньги ему на выпивку.
Потом отец погиб в море, и Хессицион решил, что дома его больше ничто не держит. В один прекрасный день, не сказав матери ни слова, молодой человек попросту покинул Изиохон – и больше его никогда в этом городе не видели. Такова уж, должно быть, судьба древней столицы Королевства: рано или поздно юноши исчезают оттуда, и только старики остаются... а после на смену умершим неизменно приходят какие-то другие старики – и тоже остаются. Кто знает, быть может, в этих других стариков превратились прежние юноши? Но не исключено, что старики эти – пришлые. Как бы то ни было, в пожилых людях никогда здесь нет недостатка.
Первой работой Хессициона была одна перезрелая вдова. Она встретила парня на дороге, по которой он шагал, раскачиваясь из стороны в сторону и мутно глядя вперед.
Вдова остановила свою повозку и выглянула наружу.
– Эй, ты! – позвала она парня. – Как тебя зовут?
– Хессицион.
Она сморщилась – имя не понравилось ей, – однако продолжила расспросы:
– Где ты родился?
– В Изиохоне.
– Хороший город для того, чтобы оттуда уйти, – сказала вдова.
– И я так полагаю, госпожа, – отозвался юноша.
– Что ты умеешь делать? – опять спросила она.
Он ответил:
– Все, что угодно.
– Умеешь ли ты любить?
– Кого угодно, госпожа, – сказал юноша.
– Как же тебе это удается? – удивилась вдова. – У меня был старый муж, и я так и не сумела его полюбить, хотя он купил меня за очень большие деньги; а теперь я сама уже немолода и хочу купить кого-нибудь для любви.
– Зачем?
– Чтобы посмотреть, каково это: быть старым и любимым из притворства.
– Не вижу смысла искать для себя возмездия, – сказал юноша. – Я буду любить тебя от чистого сердца.
– И не захочешь денег?
– Если они мне не понадобятся – не захочу, – сказал он.
Она не вполне поняла последние его слова и поэтому пригласила к себе в повозку. И Хессицион уехал с ней в Коммарши, где действительно любил ее несколько лет от всей души. Она дала ему куда больше, чем родная мать, – по правде сказать, ни один человек на свете, ни прежде, ни потом, не дал ему столько, сколько та пожилая вдова.
Хессицион читал книги и целыми днями чертил какие-то схемы, но, когда наступал вечер, неизменно приходил в постель госпожи; а по ночам вставал и снова выбирался на балкон – наблюдать за лунами.
Тайны левитации давно уже позволили Хессициону открыть себя; для него не существовало загадок в расчете оптических свойств лунных лучей. Но он догадывался о том, что видимые оптические свойства – это далеко не все; связи, устанавливаемые светом двух лун, гораздо глубже и разнообразнее. И если при наличии определенной чувствительности существует возможность ощущать их, следовательно, должна иметься возможность выразить их с помощью формулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163