Сей
час нет крепостного права Ц впрочем, как и реформ, Ц но проблематика не
поменялась.
А.Г. Ой ли?
В.М. Я полагаю, что да.
А.Г. То есть, вы считаете, что великая русская литература не пре
кратила своё существование с уходом тех самых исторических одежд и того
, что в них?
В.М. Да, она не прекратила своё существование потому, что читае
ма до сих пор. Она до сих пор читаема, ибо та проблематика, о которой она гов
орила, не связана с конкретным историческим временем, хотя им порождена.

А.Г. Вы говорите о классике, а я говорю о современной литератур
е. Если проблематика существует и сегодня, что же мешает существовать ав
торам, которые по-прежнему придерживаются её?
В.М. Но ведь надо пережить эту проблематику. Это связано не с ли
тературой, а с жизнью конкретных писателей. Это не даётся в наследство. Ка
ждая жизнь, несмотря на то, что ей предшествуют десятки поколений, начина
ется сначала. И от каждого человека требуется страшное напряжение сил дл
я того, чтобы, начиная сначала, не решить, что ты действительно сначала всё
начинаешь. Как свойственно очень многим русским людям.
Поэтому мы всё время начинаем сначала. Это та самая проблема, которую зам
ечательно выразил Тургенев в названии романа «Отцы и дети». Когда дети в
сё время попирают и «убивают» Ц в кавычки я беру это слово Ц отцов. То ес
ть, начинают всё сначала, как если бы отцы до них ничего не делали. И Базаро
в в этом отношении Ц классическая фигура. И это очень трудно… Но это проб
лема индивидуальная, а не социальная. Это индивидуальная проблема. Я дол
жен понимать, что я родился в мир, где до меня много чего было. Вот хотя бы Ц
я языка не придумываю. Я пользуюсь языком, который до меня уже был достато
чно освоен. Я не приношу новых слов. Я только приношу в эти слова своё дыха
ние Ц и только. Но дышать я должен по-своему, зная, что до меня этими словам
и уже пользовались. И к этому надо бережно относиться. Это то, что называет
ся проблемой наследства, преемственности и прочее. Вот в России этого ни
чего не было.
В литературе это было. Может быть, поэтому её так и читают, что в русской ли
тературе Ц и это тоже относится к тому, что называется художественной а
нтропологией, Ц в русской литературе оказались решаемы или, по крайней
мере, называемы те проблемы, которые абсолютно не назывались в реальной
жизни.
В реальной жизни говорили, «борьба с бедностью», «борьба с нищетой», «бор
ьба за лучшую жизнь». Это фикции! Потому что те, кто объявляет своей програ
ммой борьбу за лучшую жизнь, Ц это, как правило, палачи или демагоги.
Это было тогда, это есть сейчас. Возьмусь пророчествовать Ц это будет че
рез 200 лет.
А.Г. Вы как Астров прямо, только наоборот.
В.М. Только наоборот. Да. Это и есть то, что называется художеств
енной антропологией русской литературы. И в этом отношении она необычай
но привлекательна… Вы спросить что-то хотели?
А.Г. Я хотел спросить, какие семена, какие ростки взошли из тех с
емян, которые русская литература посеяла на Западе? Первое, что приходит
на ум, естественно, и у вас об этом написано, это Ницше и Кьеркегор. Но ведь п
осле этого был, на мой взгляд, совершенно опустошённый, уродливый западн
ый постмодернизм. И я вижу вот это разрушение, причины этого разрушения, е
щё и в великой русской литературе.
В.М. Вы знаете что, я бы сказал так. Я тут воспользуюсь не своей м
ыслью, но мне эта мысль очень нравится. Был такой эмигрантский литератур
овед, академической школы, Альфред Людвигович Бём. Он во второй половине
тридцатых годов, по-моему, написал небольшой цикл под названием «Письма
о литературе». И там он оценивает современную русскую, то есть, советскую,
литературу. Он большой знаток русской литературы, замечательный писате
ль о русской литературе. И он говорит (пересказываю, а не цитирую): «Я с боль
шим прискорбием должен отметить, что то, что я наблюдаю сейчас в советско
й литературе, свидетельствует о том, что русская литература потеряла сво
ё европейское значение. Советская литература провинциализовала когда-
то великую русскую литературу. Т.е. не литературу, конечно, а понизился тот
уровень, до которого поднялась великая литература XIX века».
Я думаю, он абсолютно прав. Почему? А потому, что очень мелкий масштаб пост
авили человеку. Потому что отказались от решения принципиально нерешае
мой проблематики. Ведь в чём состоит красота и несчастье жребия человека
? В том, что он решает проблемы, по поводу которых он знает, что они нерешаем
ы. Это Печорин, в сущности. Но, тем не менее, он их решает. Это его отличие от т
ого, что называется органическим миром и лишнее доказательство тому, что
как он произошёл Ц неизвестно. Потому что в органическом мире такие про
блемы не решаются. Там нет таких проблем. Там исключительно инстинктивна
я жизнь. А у человека, кроме инстинкта, есть ещё что-то.
Так вот, советская литература, по сравнению с предшествующей русской, ст
ала глубоко провинциальной. Мне кажется, это очень глубокое замечание. О
чень глубокое замечание. Потому что отказались от высоких… Не могу подоб
рать слово Ц в общем, отказались от представления о человеке, что он не ма
ленький. Он не может быть маленьким. Маленький Ц это несчастье.
А.Г. А Платонов?
В.М. Платонов очень сложная фигура. Мне кажется, что в творчест
ве Платонова мы как раз имеем замечательный образец одной… Вот прямо сег
одня я об этом со студентами говорил, несколько часов назад, как раз о Плат
онове я им рассказывал. Платонов может рассматриваться как один из класс
ических примеров вечной дихотомии, то есть вечного неразрешаемого прот
иворечия, которое свойственно очень крупным художественным талантам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70