В 1863-м году этот роман вышел и там,
суммируя свой острожный опыт, он произносит такие слова, что «жизнь, по мо
им наблюдениям, стремится к раздроблению». Потому что человек есть сущес
тво сугубо индивидуальное. И особенность этой книги в том, что она предст
авляет собой, в сущности, бесконечную череду различных портретов и судеб
, между собой ничем не связанных, кроме совместного нахождения этих люде
й в остроге. И он там пишет, я своими словами это передам, что поведение чел
овека носит абсолютно непонятный для него самого характер. Он знает, что
эти поступки вызовут целую череду наказаний. Тем не менее, их совершает. П
очему? Вот это непонятно.
И вот как раз Омский острог… Он ведь попал-то в Омский острог, в известной
мере, за свои социалистические убеждения. Он в «Дневнике писателя» потом
пишет, вспоминая свою юность, своё пребывание в петербургском кружке Ми
хаила Васильевича Буташевича-Петрашевского, что мы все тогда были отчая
нные фурьеристы и фанатики социализма. А Омский острог ему показал, что с
оциализм Ц это принципиально невозможный общественный строй. Потому ч
то социализм рассматривается как некая общая для всех модель жизни, а че
ловек есть существо исключительно индивидуальное. И для собрания таких
индивидов невозможно построить, создать такие условия, которые всем бы п
ригодились. Поэтому это можно сделать только исключительно силой, вопре
ки стремлениям и намерениям человека. И вот как раз после острога он стан
овится решительным противником социализма. Потому что он понял, острожн
ый опыт ему показал, что даже люди, собранные вместе насильственно, всё ра
вно стремятся к раздроблению.
Это, я думаю, и есть как раз то самое представление, которое Ц ну, такое сло
во давайте выберу, Ц которое удивило литераторов Запада, что человек ес
ть тайна, которую нельзя трогать, потому что мы всё равно не узнаем, ибо мы
сами не знаем, почему мы так поступаем. Это один из мотивов «Записок из под
полья». А потом в «Преступлении и наказании» он изобразил персонажа, Рас
кольникова, который одержим благими намерениями изменить существующую
, действительно мерзопакостную, жизнь. Главная мысль Достоевского Ц жиз
нь действительно никуда не годится. Но как только находится человек, кот
орый хочет её изменить к лучшему, она становится ещё хуже. Жизнь всех, не с
вою собственную, а жизнь всех. Она становится ещё хуже. Любой благоустрои
тель человечества обязательно превращается в палача и тирана. Это как ра
з то художественно-антропологическое представление, которое привнесл
а Ц среди много другого Ц русская литература.
И в этой связи очень любопытно, что когда Чехов стал уже известным писате
лем, известный русский критик Михайловский делал ему упрёки примерно та
кого характера, что Чехов с равным интересом и с равным мастерством опис
ывает муху и слона. Это, говорит, плохо. Должны быть сделаны какие-то акцен
ты. Надо изображать общественную жизнь. Я своими словами пересказываю, о
чень приблизительно. И вот если бы Чехов с тем талантом, который у него ест
ь, обратился бы к этим проблемам, то мы бы получили первоклассного писате
ля. К счастью, этого не произошло.
А.Г. Но тот же Чехов вкладывает в уста Тригорина сожаление о то
м, что ему приходится быть общественным деятелем. «Ведь я же не пейзажист
только», Ц говорит Тригорин.
В.М. Понимаете, у Чехова есть одна черта, которая необычайно сб
лижает его с Достоевским. Черта эта вот какая. Романы Достоевского, это пр
изнано уже, носят очень яркий идеологический характер. Все высказывают и
деи в любом романе. Но в этих идеях есть одна особенность. Эти идеи высказы
вают персонажи романов Достоевского. Как думает сам Достоевский, по рома
нам абсолютно невозможно представить себе. И весь этот ворох идей, котор
ые обрушиваются на голову читателя, Ц в этом ворохе идей читатель долже
н разбираться самостоятельно. Поэтому так полярно противоположны оцен
ки романов Достоевского, ибо там и то есть, и это, и пятое, и десятое, и двадц
атое.
А.Г. Особенно в «Бесах», конечно.
В.М. И в «Бесах», и в любом романе, какой бы вы не взяли. И всё это п
ереплетается, и всё одновременно звучит. Что же выбрать, на чём остановит
ься, где же правда? Нету правды, если мы ищем какую-то законченную и оконча
тельную правду. Чехов в этом отношении чрезвычайно ему близок, потому, я п
олагаю, что Чехов замечательный образец, насколько тут применимо количе
ственное понятие к тому, о чём я хочу сказать, замечательный образец абсо
лютно объективного писателя. То есть, писателя, который изображает, не ст
ановясь ни на чью сторону.
А.Г. При этом создаётся ощущение, что пишет мизантроп. Или у вас
нет этого ощущения?
В.М. Я бы так сказал. У меня не создаётся ощущения, что это пишет
мизантроп. Я бы вообще сказал так, что по сочинениям Чехова очень трудно н
арисовать себе его портрет, очень трудно представить себе, кто он такой в
ообще, какой он. Если бы мы не знали о нём по многочисленным фотографиям, п
о многочисленным воспоминаниям. По его книгам нельзя сказать, какого он
роста, как он смеётся, откидывается назад или нет.
Это тоже очень важно, потому что он обладал одной совершенно редчайшей с
пособностью не только в русской, но, я полагаю, и в европейской литературе
. Садясь за бумагу Ц как будто это делает не он. Но его читали совсем не так.

Суворин рассказывает такую историю. Он слышал от Короленко, как тот пред
ложил Чехову вступить в Союз русских писателей. Говорит, для вас при ваше
й известности это очень легко будет сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70