«Раньше мы обращались к вам как к учи
телям, а сейчас я могу к вам обратиться так Ц собратья». И это было принят
о, и ему аплодировали. Это было в 1878-м году. Это свидетельствовало всё-таки о
том, что русская литература стала явлением европейским. Вообще скорость
превращения литературы из «ничего», в кавычки беру это слово, в явление е
вропейского значения… Я думаю, что ни одна из европейских литератур, а ру
сская литература Ц европейская литература, как Россия европейская стр
ана, восточная, но европейская. Превращение с такой скоростью Ц это сове
ршенно невиданное дело. И поэтому в XIX веке, то есть на коротком хронологич
еском отрезке, появилось такое количество первокласснейших писателей
Ц этого не знает история ни одной литературы.
А.Г. Ведь мало, наверное, чтобы появились первокласснейшие пис
атели, учитывая определение, которое Пушкин давал литературе. Нужно, что
бы произошли какие-то качественные изменения, что-то случилось с этой са
мой литературой, чтобы она начала существовать, стала вдруг значимой для
европейцев.
В.М. Разумеется. Конечно, и это имеется в виду. Потому что речь ид
ёт о том, что, видимо, русская литература открыла на своих страницах что-т
о такое, рассказала что-то такое о человеке, о его жребии, о его назначении,
о его судьбе, что в новинку показалось европейским читателям. И вот это «ч
то-то» чрезвычайно важно. Я думаю, поэтому мы и до сих пор читаем эту русск
ую классику, что чувствуем, что там что-то о нас говорится такое, чего мы ни
откуда больше не узнаем. Ведь то, что появилось в европейской, в частности
, во французской литературе, в первой половине XX века и что известно под на
званием экзистенциальной мысли, экзистенциальной литературы Ц это вс
ё было проговорено и выговорено в русской литературе XIX века (и это европе
йские читатели, конечно, почувствовали), хотя она это так, как это было сде
лано в XX веке, не формулировала. Вот это очень важно.
Что же это такое? Я думаю, это вот что. Русская литература дала представлен
ие о человеке, как о существе, брошенном в мир, где его никто не ждёт, где он
никому не нужен и где ему абсолютно не на что рассчитывать. У Пушкина есть
стихотворение, по-моему, 1828-го года «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, за
чем ты мне дана». Молодая литература, молодая по сравнению с европейским
и литературами, начинает с такого вопроса Ц зачем дана жизнь. У Пушкина н
ет ответа на этот вопрос.
У Пушкина на этот вопрос нет ответа, а у Лермонтова есть Ц «ни за чем». Он в
одном из стихотворений говорит: «Уж не жду от жизни ничего я и не жаль мне
прошлого ничуть. Я ищу…» Не помню, как там… «Я хочу забыться и заснуть». Ни
за чем дана жизнь. И вот есть замечательный роман у Герцена, который назыв
ается «Кто виноват?». Он там отвечает в этом романе Ц никто не виноват. Кт
о виноват в том, что так жизнь Бельтова повернулась? Кто виноват, что так ж
изнь Круциферского Дмитрия и его жены Любочки повернулась? Никто не вино
ват. Нет виноватых. Нет виноватых в том, что так судьба человека повернула
сь. Таков жребий. В этом отношении Пушкин замечательно заканчивает поэму
«Цыганы». «И всюду страсти роковые и от судеб защиты нет». И потом предста
вление, что человек брошен в мир, где он никому не нужен, только нарастало.
Его нигде никто не ждёт.
И странным образом это совпало с теми представлениями, которые разрабат
ывала совершенно чуждая русской литературе область Ц эволюционное уч
ение. Ведь только по какому-то странному недоразумению, число которых мо
жно увеличивать, до сих пор держится представление, что человек якобы пр
оизошёл от обезьяны. Это просто неправда. Человек от обезьяны не произош
ёл. Как он произошёл, на этот вопрос даже Дарвин отказался дать ответ. В «П
роисхождении видов и естественном отборе» он так прямо и пишет, что неиз
вестно, как это произошло. Всё, что до человека, всё это хорошо объясняется
. Тычинки, пестики Ц всё замечательно. Откуда взялся человек Ц непонятн
о.
И русская литература как раз сделала акцент на том, что и сам человек, как
феномен, чуждый этой органической жизни, тоже абсолютная тайна. Абсолютн
ая тайна, не известно, что это такое. И поэтому когда вдруг вспыхивали, поя
влялись в русской литературе сочинения, где пробовали объяснить, как буд
ет хорошо человеку, когда настанет совершенный общественный строй, я име
ю в виду «Что делать?» Чернышевского, это вызывало, конечно, изумление и ре
шительное противодействие тех писателей и тех мыслителей, которые пони
мали, что раз человек Ц тайна, ничего не может произойти. Никакой обществ
енный строй не сделает тайну открытой и доступной, а будет только хуже.
Потому что если он тайна, а мы берёмся её, эту тайну, вставлять в какие-то гр
аницы, заранее на бумаге рассчитанные… Достоевский об этом написал в неб
ольшом романе «Записки из подполья». Он там пишет, я наизусть, цитатно не п
омню, но смысл того, что он там пишет, такой: а почему вы знаете, что человеку
надо только одного благоразумного хотения? Точно ли вы уверены, что это т
ак? Человеку надо одного самостоятельного хотения со всеми своими почес
ываниями. Этот роман, так сказать, по внутренней задаче направлен именно
против романа Чернышевского, где всё было расписано о том, как будет хоро
шо, если люди поймут, что разумно жить хорошо.
Достоевский имел за плечами опыт каторги, опыт Омского острога, он напис
ал совершенно поразительную книгу, первую книгу о концлагере в русской л
итературе Ц «Записки из мёртвого дома».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70