В.М. А, может быть, я не написал.
А.Г. …нигде не цитируете Лескова. Он не является фактом русской
литературы?
В.М. Это грандиозный писатель. Я бы даже так сказал: до тех пор, п
ока Лесков существует, можно не принимать законов о русском языке.
А.Г. Ну хорошо. Но вот «Соборяне»…
В.М. «Соборяне» замечательный роман.
А.Г. Там же есть выход? Там есть выход в том, что смерть не оказыв
ается той самой непреодолимой точкой, которая отделяет эту жизнь от той,
а есть некое служение, которое простирается за эту точку.
В.М. Вы знаете что? Вы правы. Вы правы, как бывает всегда прав чел
овек, который приводит пример. Я в таком случае вам тоже пример приведу. У
него есть рассказ «Овцебык», ранний его рассказ. Причём «Овцебык» замеча
телен тем, что он даёт там абсолютно, насколько я знаю, неисследованную пр
облему религиозного народничества. О революционном народничестве мы з
наем. А вот о религиозном народничестве мы ничего не знаем.
Там изображён некий персонаж, живущий по Евангелию и считающий, что то, чт
о написано в Евангелии, чему учил Христос Ц это надо буквально исполнят
ь в жизни. Он так и живёт. Потом ему приходит в голову мысль: как же, вот он жи
вёт по Евангелию, а масса тёмных, невежественных крестьян не знают счаст
ья евангельских истин. Он бросает свою эту жизнь и идёт крестьянам пропо
ведовать евангельские истины. Они принимают его за дурачка. И говорят ем
у: ну ещё расскажи нам, ну ещё расскажи. Он всё сносит спокойно. И в конце кон
цов он не выдерживает этой страшной косности и вешается на осине.
А.Г. Начав с Христа, заканчивает Иудой. Понятно. Предаёт так или
иначе то, что он начал.
В.М. Нет, он не предаёт. Он не может этого сделать. Он видит, что ни
как не достучаться до этих заскорузлых сердец.
А.Г. В семантике Лескова вешаться на осине Ц это абсолютная ал
люзия Иуды.
В.М. Может быть, не на осине Ц я не помню. Я не утверждаю. Но вообщ
е это красивый образ получился. Я не утверждаю, что именно на осине, но веш
ается. Так что в данном случае не важно, на чём. Он видит, что к евангельской
истине те, к кому она обращена, глухи, и ничто не достучится до них… То есть,
в сущности Ц это опять-таки проблема маленького человека. Маленький че
ловек Ц это ужасно. Ничего не может быть хуже маленького человека. Челов
ек не маленький.
А.Г. У того же Лескова есть потрясающая иллюстрация того, что ч
еловек маленький. Громадина Туберозов Ц исключительный человек, матёр
ый человечище. Я имею в виду моральные качества, образ жизни, его юмор, его
талант. И вот эта сцена грозы. Помните? Когда он становится букашкой в рука
х стихии Ц или назовите это Господом, чем угодно. Как он мгновенно меняет
масштаб. Вот тут, да, готов с вами согласиться, что каким бы по величине ты н
е вырос здесь, ты всё равно ничто на этой огромной поверхности, в этом прос
транстве. И у вас не зря книжка называется «Открылась бездна…»
В.М. Ну да. Вот как раз бездна была, я бы сказал, онтологической с
пециальностью русской литературы. Причём, она сказала, что человек Ц бе
здна. Это одна бездна на другую. Вот что очень важно. И у Пушкина как раз ест
ь один персонаж Ц Пётр Андреевич Гринев, Ц который, я бы сказал, есть сам
ый идеальный герой русской литературы в том отношении, что он с этой безд
ной существует наравне. Его надо сопоставлять с Евгением из «Медного вса
дника». Потому что Евгений Ц я цитаты не помню, Ц там так: «Итак, пришед до
мой, Евгений стряхнул шинель, разделся, лёг, и долго он заснуть не мог в вол
неньи разных размышлений…» Он начинает размышлять о том, как бы он свою ж
изнь устроил: «Уж как-нибудь себе устрою приют…, Ц не помню точно, Ц и в н
ём Парашу успокою. Местечко получу Параше, препоручу семейство наше и во
спитание ребят». И он предполагает, что так они доживут «и внуки их похоро
нят». То есть, такая крайне не захватывающая перспектива. И он сходит с ума
. Почему? Потому что он рассчитал свою жизнь. Человек, живущий среди стихий
и рассчитывающий Ц это, конечно, безумец. Ему ум не нужен. Он на то и дан, чт
обы понимать, что, живя среди стихий, рассчитывать нельзя.
В том же 1833-м году, когда Пушкин написал «Медного всадника», он написал зам
ечательное четверостишье из восьми слов:
Воды глубокие
Плавно текут.
Люди премудрые
Тихо живут.
Тихо, то есть не рассчитывая. Вот Гринев Ц такой герой. Он не рассчитывает
, а он живёт, так сказать, импульсивно. Но! Он не даёт стихиям проникнуть вну
трь его. Он с ними не состязается, он не пускает их в себя. В отличие от извес
тного вам Хомы Брута из «Вия», который потому и пропал, что дал нечисти про
никнуть внутрь себя, не имел воли отторгнуть её от себя.
Я полагаю, что в этом отношении русская литература была новинкой для лит
ературы Запада. Потому что западный герой Ц это волевой человек, которы
й может по-своему сделать. У Бальзака этого много. У Бальзака Ц человек, к
оторый завоёвывает Париж. Как Люсьен в «Утраченных иллюзиях». Завоевать
Париж, сделать, поставить любой ценой. Для русского литературного героя
это Ц бессмыслица. Не потому, что он вялый. Не потому, что он без воли. А пот
ому, что это Ц бессмыслица. Ну, завоевал ты, а дальше что? Поэтому вопрос о с
частье, о карьере не стоит для русского литературного героя.
А о чём стоит вопрос? Ни о чём. Он поэтому и не может найти себе места в этом
мире. А вовсе не потому, что крепостное право, поражение восстания декабр
истов, отсутствие реформ. Не поэтому. А потому, что отсутствие реформ, креп
остное право Ц это просто исторические одежды вечной проблематики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70