- однако берется тут не самый факт <идеи> и <внутрен-
него>. Метод, закон, фигура не есть категория просто, но все
же это и не факт, не вещь, не дело. Для механизма же нужен из
идеи только самый принцип построения, а не ее самостоя-
тельное и в себе законченное существование. Поэтому если в
аллегории отвлеченный смысл, идея <внутреннего> отождест-
вляется с выраженным смыслом <внешнего>, а в схеме выра-
женный смысл <внутреннего> синтезируется с отвлеченным
смыслом и идеей <внешнего>, то в символе самый факт <внут-
реннего> отождествляется с самым фактом <внешнего>,
между <идеей> и <вещью> здесь не просто смысловое, но-ве-
щественное, реальноетождество.
На примерах это становится совершенно ясным и убеди-
тельным. Если механизм - схематичен, то всякий организм
символичен. Почему? Потому что он не обозначает ничего та-
кого, что не есть он сам. В механизме идея дана как отвлечен-
ный и выраженный опять-таки отвлеченно смысл, но она не
дана вещественно. Чтобы получились часы, надо, чтобы кто-
то другой, не сами часы, осуществил их самих. Если бы часы
появлялись и существовали своими собственными средства-
ми, то это значило бы, что их идея дана в них не отвлеченно,
но реально, и они были бы тогда организмом. Организм 060-
значает то самое, чем он сам является реально, не что-нибудь
иное. Конечно, идея организма отличается от самого организ-
ма; однако организм потому и является таковым, что эта от-
личная от него идея дана в своем вещественном отождествле-
нии с ним. Идея организма отлично от самого организма, но в
то же время совершенно неотделима от него. Идея же меха-
низма отлична от самого механизма, но она вполне отделима
от него, потому что и с ней и без нее механизм есть просто
мертвый материал дерева, металла, стекла, лака и пр. Идея ме-
ханизма, как не вещественная, а отвлеченная идея, сущест-
венно не меняет мертвого материала. С другой стороны, срав-
ним символ с аллегорией. Вот басенные петухи, куры, лоша-
ди, львы, лисицы и т. д. Никто ни на одну минуту не верит в
реальность приписываемых им слов, сознательных поступков,
иной раз целых философских рассуждений. Это, сказали мы,
аллегория. Но вот - Цербер, охраняющий входы во врата
Аида; вот - один из коней Ахилла, вдруг заговаривающий че-
ловеческим голосом и предрекающий своему господину близ-
кую смерть; вот - вещие птицы Сирин, Алконост, Гамаюн.
Это уже не басня. Авторы этих мифических образов опериро-
вали с ними как с реальными, непереносными, как с теми, ко-
торые нужно понимать буквально и брать в их живой и наив-
ной непосредственности. Такое же отношение можно уста-
новить, напр., между искусством и жизнью. Искусство, в
сравнении с жизнью, аллегорично, ибо актер, напр., изобра-
жает на сцене то, чем он на самом деле не является. Он -
Щепкин или Мочалов, а ведет себя так, что оказывается Гам-
летом или Иоанном Грозным. Театр поэтому аллегоричен.
Конечно, это не мешает ни театру, ни искусству вообще быть
в самих себе, безотносительно, символичными. Искусство
само по себе и есть и должно быть символичным или по край-
ней мере в разной степени символичным. Но по сравнению с
реальной жизнью оно аллегорично. Жизнь же символична по
самой природе своей, ибо то, как мы живем, и есть мы сами.
Театр - аллегоричен, но, напр., богослужение - символично,
ибо здесь люди не просто изображают молитву, но реально
сами молятся; и некие действия не изображаются просто, но
реально происходят. Отсюда легко провести грань между пра-
вославием и протестантизмом. Протестантское учение о таин-
ствах - аллегорично, православное - символично. Там толь-
ко благочестивое воспоминание о божественных энергиях,
здесь же реальная их эманация, часто даже без особенного
благочестия.
242
Итак, миф не есть ни схема, ни аллегория, но символ.
Нужно, однако, сказать, что символический слой в мифе
может быть очень сложным. Я не буду тут входить в детали ин-
тереснейшего и совершенно самостоятельного учения о сим-
воле (это я делаю в другом своем сочинении), но необходимо
даже в этом кратком изложении указать, что понятие символа
совершенно относительно, т. е. данная выразительная форма
есть символ всегда только в отношении чего-нибудь другого. Это
особенно интересно потому, что одна и та же выразительная
форма, смотря по способу соотношения с другими смысловыми
выразительными или вещественными формами, может быть и
символом, и схемой, и аллегорией одновременно. Поэтому анализ
данного мифа должен вскрыть, что в нем есть символ, что
схема и что аллегория и с каких точек зрения. Так, лев пусть
аллегория гордой силы и величия, а лисица - аллегория хит-
рости. Но ничто не мешает, чтобы аллегорические львы и ли-
сицы были выполнены со всей символической непосредст-
венностью и наглядностью; этого достигают иногда даже не-
изменно моралистически настроенные баснописцы. Жизнь и
смерть Пушкина можно сравнить с лесом, который долго со-
противлялся и отстаивал свое существование, но в конце кон-
цов не выдержал борьбы с осенью и погиб. Однако это не по-
мешало Кольцову дать в своем известном стихотворении пре-
красное изображение леса, имеющее значение совершенно
самостоятельное и в своей буквальности - весьма художест-
венное и символичное. Также и Чайковский изобразил в
своем знаменитом трио <Памяти великого артиста> ряд кар-
тин из жизни Рубинштейна, но это - прекрасное произведе-
ние, ценное и само по себе, без всяких аллегорий. Отнимите
подразумеваемого Пушкина у Кольцова и Рубинштейна у
Чайковского, и-ивы ничего не потеряете ни в художествен-
ности этих произведений, ни в их символизме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135