В большинстве случаев эти разъ
яснения мало кого могли удовлетворить и оставляли за собою прежнее недо
умение.
В среду 8-го марта, день отбытия его величества из Ставки, нам утром выдали
из управления дежурного генерала удостоверения личности, в которых был
о сказано, что «предъявитель, такой-то, назначен для сопровождения бывше
го императора». Редакция эта меня очень возмутила, тем более, что в выдаче
новых удостоверений мы вовсе не нуждались, имея при себе старые, получен
ные от военно-походной канцелярии его величества.
В этот день утром государь прощался с чинами штаба, собранными в большом
зале управления дежурного генерала.
Всем было невообразимо тяжело: двое или трое упали в обморок, многие плак
али. Государь говорил ясно, отчетливо, с глубоким сердечным волнением. Чт
о говорил он Ц я не помню. Я только слышал звук его голоса и ничего не пони
мал…
Как говорили, государь не мог кончить своих прощальных слов и сам, очень в
зволнованный, вышел из зала… Я вышел вслед за ним.
Потом приходили наверх прощаться поодиночке все иностранные военные а
генты… Даже сдержанный Вильяме вышел из кабинета государя глубоко раст
роганный. О Коанде, Жанене, Риккеле и Леонткевиче нечего и говорить: глаза
их были полны слез. Серб Леонткевич сказал мне, что он «не мог удержаться и
поцеловал руку русского царя за все то, что он сделал для славянства и для
родной Сербии». Леонткевич долго не мог успокоиться и все повторял с отч
аянием и вместе с тем с уверенностью: «Россия без царя… Ц это невозможно,
этого никогда не будет»…
В этот же день прибывший из Петрограда фельдъегерь привез вместе с други
ми бумагами и приказание временно командовавшего императорской главно
й квартирой, генерал-адъютанта Максимовича, объявлявшего, что из лиц гос
ударевой свиты только генералы преклонного возраста, согласно приказу
нового военного министра Гучкова, могут, если пожелают, поДать в отставк
у, но что молодые не имеют права покидать службу до конца войны.
Я был только, хотя и старый, но полковник сравнительно молодой и здоровый,
и распоряжение это меня ставило в очень трудное положение, так как с перв
ого же момента отречения я решил уйти в отставку, жить в деревне или даже у
ехать заграницу на все время владычества временного правительства.
В какую-либо возможность продолжения войны, с уходом государя и при созд
авшемся хаосе междуцарствия, я, зная чувства деревни, совсем не верил, а ск
азанные мне так недавно слова его величества о том, что он хочет жить сове
ршенно частным человеком, не давали мне возможности надеяться остаться
при государе, тем более, что я и ранее не занимал никакой дворцовой должно
сти.
К тому же у меня были почти все человеческие недостатки, но, кажется, «спос
обность навязываться» была наименее сильная из всех.
Я знал, что это отрицательное качество было особенно нелюбимо и государе
м, но все же имел случай в один из самых последних дней высказать его велич
еству, что: «с ним я готов, куда угодно, хоть на край света».
«Знаю, знаю, Мордвинов», с ударением, убежденно, но, как мне показалось, гру
стно, сказал мне тогда государь и глубоко задумался, а потом переменил ра
зговор.
До сих пор я слышу эту интонацию голоса моего государя, это убежденное «з
наю, знаю». До сих пор эти дорогие слова наполняют меня непередаваемо вол
нующим чувством и, как сейчас, я вижу доброе лицо его величества, когда он
сердечно и крепко обнял и поцеловал меня при нашем прощании…
И до сих пор я мучительно теряюсь в догадках, почему он ничего больше не ск
азал. Смущало ли его, что я семейный, и он, по своей чуткой, душевной деликат
ности, не желал отделять меня от семьи, или он думал при этом о других, доль
ше служивших при ием, моих старших товарищах, или же и сам еще не знал, как с
ложится его дальнейшая Жизнь, и кого и сколько лиц ему можно будет остави
ть при себе. Или быть может у него сильнее укреплялось уже намерение «жит
ь совершенно частным, простым человеком».
Эти и другие бесчисленные предположения мелькали тогда в моих мыслях и н
е находили уверенного, успокоительного ответа….
Время отъезда, а значит и конца моей очередной официальной службы при им
ператоре, уже приближалось и я все настойчивее продолжал думать о неопре
деленных словах государя, невольно и эгоистично связывая с ними и будуще
е своей семьи. Мне было подчас очень совестно перед самим собою, что в таки
е дни меня могли тревожить такие мысли, но отделаться от них, как ни старал
ся, я все же не мог. Они касались не меня одного, а моей семьи, также зависевш
ей от моей службы. Я жил на небольшое жалованье по чину полковника, а пожар
, истребивший мой дом в деревне, еще больше затруднял положение.
Вернувшись к себе в гостиницу, уложив вещи и не зная, что далее делать, я по
шел в помещение иностранных представителей, с которыми мы, встречаясь по
чти ежедневно, успели сжиться, чтобы сделать им прощальный визит, а также
и поблагодарить генерала Вильямса за его любезное уведомление моей жен
ы, доставившее ей и мне столько облегчения.
О генерале Вильямсе еще раньше, а в особенности в последние дни, я вынес вп
ечатление, как о человеке долга, прямом, вдумчивом, далеком от всего мелко
го, много знающем того, чего мы не знали, а главное любящем государя и очен
ь беспокоющемся за его судьбу. Генерал Вильяме, видимо, не скрывал этих чу
вств и от своего правительства, что и послужило, как говорили потом, причи
ною его позднейшего отозвания из Ставки и замены более демократически н
астроенным генералом Бартером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101