С этим так спешили в Могилеве, что предлагали разбудить государя, «отбро
сив всякие этикеты». Это было личное мнение и требование генерала Алексе
ева. Это передавалось официально. Личным мнением генерала Лукомского бы
ло, что отречение необходимо и возможно скорее, Ц только это спасет и фро
нт и родину и династию.
Генерал Данилов тоже не спал всю ночь, но был спокойнее. Он решает дать хот
ь час сна главнокомандующему и считает, что этот час значения иметь не мо
жет, но он опасается, что задержка может выйти из-за нерешительности госу
даря7и ссылается на ту трудность, с которой государь согласился вчера на
манифест об ответственном министерстве. У Данилова еще есть луч надежды
, что дело обойдется без отречения, Ц на него произвели впечатление дово
ды Рузского, приведенные им в разговоре с Родзянко, при котором он присут
ствовал. Он знал, что Рузский не хочет отречения, боится его последствий, и
полагал, что после доклада государю Рузский не вынесет из кабинета его в
еличества отречения, ибо сам ему не сочувствовал, а государь естественно
будет колебаться. Генерал Лукомский наоборот «молил бога», чтобы Рузско
му удалось убедить государя отречься.
Как раз в ту минуту, когда Рузский входил в вагон государя с докладом о ноч
ном разговоре с Родзянко, генерал Алексеев в Ставке подписывал свою цирк
улярную телеграмму главнокомандующим (№ 20). Было 10 час. 15 мин. утра, 2 марта.
Еще до этого доклада судьба государя и России была решена генералом Алек
сеевым.
Ему предстояло два решения, для исполнения которых «каждая минута могла
стать роковой», как он справедливо отмечает в своей циркулярной телегра
мме. Либо сделать «дорогую уступку» Ц пожертвовать государем, которому
он присягал, коего он был генерал-адъютантом и ближайшим советником по в
едению войны и защите России, либо Ц не колеблясь вырвать из рук самочин
ного временного правительства захваченные им железные дороги и подави
ть бунт толпы и Государственной Думы.
Генерал Алексеев избрал первое решение Ц без борьбы сдать все самочинн
ым правителям, будто бы для спасения армии и России. Сам изменяя присяге, о
н думал, что армия не изменит долгу защиты родины.
Генерал Рузский спокойно, «стиснув зубы», как он говорил, но страшно волн
уясь в душе, положил перед государем ленту своего разговора. Государь мо
лча, внимательно все прочел. Встал с кресла и отошел к окну вагона. Рузский
тоже встал. Наступила минута ужасной тишины. Государь вернулся к столу, у
казал генералу на стул, приглашая опять сесть, и стал говорить спокойно о
возможности отречения. Он опять вспомнил, что его убеждение твердо, что о
н рожден для несчастия, что он приносит несчастие России; сказал, что он яс
но сознавал вчера уже вечером, что никакой манифест не поможет. «Если над
о, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов на это», Ц сказал госу
дарь, «но я опасаюсь, что народ этого не поймет: мне не простят старообрядц
ы, что я изменил своей клятве в день священного коронования; меня обвинят
казаки, что я бросил фронт». После этого государь стал задавать вопросы о
подробностях разговора с Родзянко, стал обдумывать, как бы в слух, возмож
ное решение. Рузский высказал еще свою надежду, что манифест все успокои
т, и просил обождать совета и мнения генерала Алексеева, хотя и не скрыл, ч
то, судя по словам генерала Лукомского, видимо в Ставке склоняются к мнен
ию о необходимости отречения. В это время подали срочно дошедшую телегра
мму Алексеева (№ 20). Рузский, бледный, прочел вслух ее содержание. «Что же вы
думаете, Николай Владимирович», спросил государь. Ц Вопрос так важен и т
ак ужасен, что я прошу разрешения вашего величества обдумать эту депешу,
раньше чем отвечать. Депеша циркулярная. Посмотрим, что скажут главноком
андующие остальных фронтов. Тогда выяснится вся обстановка, Ц ответил
Рузский. Государь встал, внимательно и грустно взглянул на Рузского и, ск
азав: «Да, и мне надо подумать», отпустил его до завтрака.
Перед завтраком Государь вышел из вагона и некоторое время гулял один на
платформе. В два часа дня Государь потребовал Рузского к себе. В это время
уже состоялся разговор генерала Клембовского с генералом Болдыревым (№
21) и пришла телеграмма М. В. Алексеева (№ 30), содержавшая ответы всех главноко
мандующих, кроме Сахарова и адмирала Колчака.
Рузский, в виду чрезвычайной важности момента, просил у государя разреше
ния явиться к докладу вместе с генералом Даниловым и Саввичем. Подробнос
ти этого доклада, очевидно, хорошо памятны этим обоим, единственным еще ж
ивым свидетелям трагической минуты. Государь принял окончательное реш
ение, когда ознакомился с текстами телеграмм всех главнокомандующих; вп
рочем, еще перед завтраком, встретя Рузского на платформе, он высказал ем
у, что решил отречься. Государь взял блок с телеграфными бланками и напис
ал несколько черновиков (№ 24, 25).
Было три часа дня. Государь дополнил текст одной телеграммы, согласив с т
екстом другой, и передал листки Рузскому. Тот вышел из вагона в 3 часа 10 мину
т дня и тут же ему вручили телеграмму о предстоящем приезде Гучкова и Шул
ьгина. Рузский вернулся в вагон и доложил ее. Государь тогда приказал тел
еграмму (№ 24) задержать до прибытия этих лиц, а телеграмму (№ 25) взял обратно и
з рук генерала. В три часа 45 мин. государь прислал и за другой телеграммой. Р
узский пошел с нею в императорский поезд и, встретив государя на платфор
ме, предложил ее оставить у него до прибытия Гучкова и Шульгина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101