С началом войны Авлой поступил служить военным чиновником в управление судостроительного завода. Там он общался с неким морским офицером, находившимся какое-то время на заводе на ходовых испытаниях и приемке нового корабля. То по одному, то по другому поводу Авлою приходилось общаться и с супругой капитана, необычайно красивой женщиной. Авлой безумно влюбился и начал ее преследовать, разумеется, безуспешно, ему вскоре указали на место.
И все же он сумел дождаться своего часа. В одном из морских сражений первых лет войны капитан погиб, и Авлой решил использовать момент — предложил своей потрясенной избраннице поддержку и защиту. Красивая вдова безумно боялась одиночества и незащищенности, лучшего выбора ей в условиях усугубляющихся невзгод военного времени не представлялось, и после непродолжительных раздумий верная рука Авлоя была с благодарностью принята.
Они прожили в видимом согласии чуть больше года. Затем произошла революция, упорядоченной жизни вдруг пришел конец, Авлой переметнулся к большевикам и все крепче связывал себя с новой властью.
Жена его не смогла примириться с резкой переменой жизни. Последней каплей, переполнившей чашу, стал переход Авлоя на работу в Чека — одно это название вызывало у благопристойных граждан страх и ужас.
Госпожа кинулась лихорадочно разыскивать старых знакомых. Одним из них оказался инженер той же судоверфи, который в свое время тоже впихал по красавице, но оказался не столь последовательным и настойчивым, как Авлой,— человек простого происхождения. Инженер относился к новой власти весьма скептически, скорее сочувствовал белякам, и пытался потихоньку дождаться реставрации старого. С женой Авлоя они нашли общий язык, и это окончательно склонило чашу весов.
Вернувшись однажды вечером домой, Авлой обнаружил пустую нетопленую комнату и написанное в совершенно уже немодном стиле довоенных барышень прощальное письмо. Над его пошловатостью, не ослепи Авлоя гнев, можно было бы даже посмеяться: не сердись на меня, мы с тобой слишком разные, больше я так жить не могу, я нашла человека, который меня понимает, не ищи, прости, оставайся с богом, твоя Кира.
Авлой сразу понял, откуда ветер дует, не иначе, в его мозгу ревнивца и раньше уже пробивались какие-то предупредительные сигналы. Он бросился действовать. К следующему вечеру адрес инженера был у него в руках, хотя тот и не работал уже на судоверфи, которая к тому времени уже едва дышала на ремонте судов. Авлой захватил с собой для поддержки двух товарищей по работе и направился разыскивать соперника. Он собирался вернуть жену и, пользуясь подходящим случаем, покарать скрытого врага. Однако карательная экспедиция немного запоздала — предчувствуя недоброе, виновник вместе с новоиспеченной спутницей жизни дал дёру и больше уже на виду не показывался.
Спустя некоторое время прошел слух, что инженер сбежал с женой Авлоя в Финляндию...
С тех пор у Авлоя появились еще и исключительно личные счеты с белогвардейцами, начальству не раз приходилось его останавливать, когда он пытался превысить власть. Дома он больше не ночевал, спал на работе на диване, если не проводил ночных допросов, и частенько с удовольствием выезжал на места. Работа стала единственным содержанием его жизни.
Поэтому он без конца и трепыхается, сказал Луппо, то ли объясняя историю, то ли извиняясь.
Благоразумнее было немного поразмыслить над услышанным, может, я тогда бы лучше оценил поведение Авлоя: человек с надломом в душе поступает порой совсем иначе, нежели другие. Но в тот момент мне недоставало житейской мудрости.
Авлой явился уже под вечер с двумя своими подопечными. На мой взгляд, они были как-то странно одеты. Совершенно одинаково и в Нарве сразу бросились бы в глаза первому встречному, как рогатые и бородатые козлы в овечьем стаде. В одинаковых серых кепках, на шее под пиджаком одинаковые шарфы. В разгаре лета!-
Авлоя это как будто ничуть не смущало. Бросил походя: Мадись и Михкель. Знакомиться ближе нет надобности — конспирация. Он это произнес как-то наставительно, я почувствовал себя нерадивым школяром.
Ну и ладно, мне с ними детей не крестить... Тут бы мне и умолкнуть, но какой-то чертик личной заинтересованности дернул меня за язык. Чего это их так чудно разодели — кто они, собственно, по документам будут?
Чудно? С какого же это бока? Одеты обычно — по-фабричному. По документам оба — ткачи. Бумаги в полном порядке. Разве мало ткачей на Кренгольме? Какой немец или чин из бюргервера может знать их всех в ли^цо?
Очередная существенная ошибка: я не смог удержаться, оскалил зубы. Ах, Вот оно что, значит, ткачи? Так вот, серую кепку может натянуть разве что какой-нибудь механик или слесарь на работе, чтобы было обо что вытирать масляные пальцы. Я не говорю о мальчишках. Солидный фабричный человек никогда не пойдет в кепке фланировать по Нарве, к выходной городской одежде у него непременно имеется приличная фуражка с лакированным козырьком и широким околышем. Ведь в городе он вращается среди порядочной публики. А взрослый мужчина в кепке выглядит в глазах горожан посадским. Да еще вот так, в кашне. Какой-нибудь ижорец из-за Россони по своей серости, может, и появится в таком виде на людях, но настоящий фабричный никогда, он себе цену знает.
Авлой прикусил губу, словно уязвленный мальчишка. Насмешка ранит больнее всего. А мне было на самом деле смешно. Я вовсе не собирался издеваться над ним, говорил от чистого сердца. Ох уж эти мне шутки!
Мадис и Михкель перекинулись взглядом. Самообладание у ребят было безупречное, ни малейшим движением не выдали своего мнения об услышанном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102