Да вот поди разберись так сразу, с ходу, что это за хорек вонючий перед тобой.
Ну так вот, под вечер, незадолго до того, как впервые возле реки вспыхнула стрельба, этот самый Гликман принимается как оглашенный стучать в дверь. Подумал, что у старика схватило живот. Накануне, когда он шел из уборной, забредший во двор Мандат малость попугал старика, тот как завопит, стрелой влетел в амбар и с грохотом захлопнул за собой дверь. Мандат был страшно разочарован тем, что остался без угощения, что это за повадки такие закрывать перед самым носом дверь. Рууди Сультс мне рассказывал — в тот вечер он стоял на посту и от души посмеялся, наблюдая, как старик, подтягивая штаны, драпает через двор, а Мандат, пыхтя, трусит за ним по пятам, как маневровый паровоз. Я так и подумал, что старику опять приспичило. Но где там — ни больше ни меньше подавай купчишке командира. Что было делать? Кто его знает, может, у него и впрямь что-то важное — сидел, сидел, и высидел. Понятно, в моей власти было гаркнуть, мол, придержи язык, враг ты наш классовый, у командира найдутся и другие дела, некогда ему слушать твой лепет. Но поди сама знаешь, какой у нас порядок водился: не требовалось никакого разрешения или доклада, все шло как бог на душу положит. Вывел я его из амбара на свой страх, остальных снова под замок, и прямым ходом к Яану. А что бы ты стала делать? Сперва и я остался в комнате, думал, если просто так дурака валял и нес чепуху, то я его сразу же назад в амбар отведу. Гликман зыркнул своим рыбьим глазом в мою сторону и пошел городить вокруг да около, мол, у него с командиром такой уж серьезный разговор будет, что никак не может при посторонних язык развязать. Яан вначале посмеялся, нет, говорит, у нас друг перед другом секретов, это тебе не старая российская армия, где солдат считали людьми низшего сорта, но старик знай тянет свою песню и все зырится на меня. Наконец Яану надоело, сказал: ну ладно, Волли, побудь чуток за дверью, если папаше непременно хочется поиграть тайное общество.
И ему невдомек было, что это за змея такая — Гликман.
Вышел, значит, на крылечко, присел, дожидаюсь. Амбар тоже перед глазами, к нему-то ведь я и был приставлен, только кто станет ломиться туда? Недолго и поговорили-то, как возле Нарвы открылась стрельба, командир тут же выскочил, навострил уши, а вскоре от реки, пыхтя, ребята притащились. Мужик тот из питерского Чека, Авлой, был до того зол, что прямо-таки шипел, все костерил Яана, клял всех других, мол, загробили операцию, за это нас еще возьмут за глотку. Сам с лица белый, глаза выпучены. У Луппо рука прострелена, кровь хлыщет, перевязали его сообща. Тут Яан сам кинулся к реке, остальные, будто гончие, следом. На бегу распорядился увести старика в амбар и запереть. Так я и не услышал, о чем этот пройдоха Гликман разговаривал с ним.
Да какой прок от того, кабы и знал.
Нет, не скажи. У моей истории не один конец. Ты послушай, что было дальше. Захожу я в комнату за стариком, как он вдруг начинает канючить: подожди, добрый красноармеец, я хочу тебе что-то сказать. Какое мне дело до того, что ты хочешь сказать, сам слышишь, у нас сейчас найдется посерьезнее работа, давай вали назад в амбар. Нет, ты все же сперва выслушай, всего два слова, только это очень важный разговор, для тебя самого очень важный. И тут, знаешь, взяло меня любопытство. А тебя бы разве не разобрало? Кто не желал бы заняться важными делами, когда у самого еще молоко на губах не обсохло? Подумал, успею отвести его в амбар, возле реки ребята небось задержатся, да и расстояние — не рукой подать. Уселся на стул, давай, старик, выкладывай.
Гликман долго смотрел на меня, склонив голову, и вдруг спрашивает: а ты сам-то из Нарвы будешь? Или, может, из ямбургских краев? Что мне скрывать: на Кренгольме родился и всю жизнь прожил. Очень хорошо, говорит, это очень хорошо.
Я ничего не понял. Что тут особенного или что хорошего, если я нарвитянин, и какая ему от этого польза. Обычное дело, все бывают откуда-то родом, и никакое место на свете не хуже и не лучше других. Подумал: ладно, хвали, пользы тебе от этого не видать, ко мне не подмажешься. Подожду, что будет дальше.
Если ты нарвский, говорит эта вонючка, тогда у тебя по ту сторону реки в Нарве и дом, и родители. А если у тебя в Нарве родители, то ты обязательно хочешь попасть к ним домой. Каждый настоящий сын стремится домой к родителям, долго ли тут, в лесной глуши, будешь изображать незваного гостя! Ведь правду говорю?
Какое твое собачье дело, куда я хочу! Нечего за меня жевать, сам зубастый. И без твоих заздравных дома буду, как только выбьем немцев.
Он жалостно покачивает головой, глядит на меня эдакими грустными глазами, будто выложенный баран, и втягивает щеки, ну просто икона с лицом великомученика.
Языком, конечно, можно огород большой нагородить. Но у немца очень сильная армия, или ты не слыхал? Железная, никто не одолеет.
Ее не выбьешь из города какими-то жалкими отрядами. Вы даже дальше колючей проволоки не сможете пройти, там вас мигом встретят пулеметами. Со временем игра в революцию начинает надоедать. Кто стоял против вас до сих пор? Толпа старых, уставших от войны русских солдат, которые без единого выстрела побросали в кусты винтовки и разбежались, чтобы наконец попасть домой к жене и деткам. Теперь это время прошло, у немцев большая сила и крепкий порядок. Я вообще полагаю: как только у немцев появится серьезное на то желание, они запросто сметут с дороги все ваши отряды, как легкий мусор, и прямиком по почтовому тракту промаршируют в Питер, с отрядами против полков не устоишь, столько-то, поди, ты соображаешь. Где у вас пушки и пулеметы, где сильные штабы и умные генералы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102