Во время одной из этих прогулок со Стином я нарушаю обычное молчание и сп
рашиваю его с некоторым колебанием: «Как ты умудряешься быть таким хладн
окровным и собранным?»
Он останавливается на мгновение, смотри на меня искоса и говорит: «Дорог
ой мой, не воображай себе, даже на секунду, что я всегда был таким. Я обязан э
тим безразличием тяжелым годам горького опыта. Знаешь, плохо, если наход
ясь на службе ты не видишься со своими начальниками… и если они не оставл
яют разногласия для офицерских столовых и не могут забыть их, находясь н
а службе, это может стать сущим адом. Но самая закаленная сталь получаетс
я только на самом горячем огне. И если ты проходишь свой путь сам, не обяза
тельно теряя при этом связь с друзьями, ты становишься сильнее». Длинная
пауза. Я знаю теперь, почему он так хорошо меня понимает. Хотя я уверен, что
мои замечания не будут очень «уставными», я говорю ему: «Когда я был кадет
ом, то пообещал себе, что если мне когда-нибудь доверят командовать, я ник
огда не буду поступать так как некоторые из моих начальников». Стин, помо
лчав немного, добавляет: «Есть и другие вещи, которые делают мужчиной. Мал
о кто из наших товарищей понимает это и способен понять мои серьезные вз
гляды на жизнь. Однажды я был помолвлен с девушкой, которую любил. Она умер
ла в тот день, когда мы должны были пожениться. Когда такое происходит с то
бой, забыть это непросто».
Я молча возвращаюсь в палатку. Я потом долго думаю о Стине. Сейчас я понима
ю его лучше, чем прежде. Я понимаю, как много значит на фронте такое взаимо
понимание между людьми и тихие разговоры, придающие силы. Разговоры Ц н
е для солдата. Он выражает себя совсем иначе, чем гражданский. И поскольку
война лишает человека претенциозности, вещи, которые говорит солдат, даж
е если он принимает форму клятвы или примитивной сентиментальности, все
цело искренние и подлинные и поэтому лучше всей этой риторики штатских.

21 сентября на наш аэродром прибывают тонные бомбы. На следующее утро разв
едка сообщает, что Марат стоит у причала Кронштадтской гавани. Очевидно,
они устраняют повреждения, полученные во время нашей атаки 16-го числа. Во
т оно! Пришел день, когда я докажу свою способность летать! От разведчиков
я получаю всю необходимую информацию о ветре и всем прочем от разведчико
в. Затем я становлюсь глухим ко всему, что меня окружает. Если я долечу до ц
ели, я не промахнусь! Я должен попасть! Мы взлетаем, поглощенные мыслями об
атаке, под нами Ц тонные бомбы, которые должны сделать сегодня всю работ
у.
Ярко-синее небо, ни облачка. То же самое Ц над морем. Над узкой прибрежной
полосой нас атакуют русские истребители, но они не могут помешать нам до
йти до цели. Мы летим на высоте 3 км, огонь зениток смертоносен. С такой инте
нсивностью стрельбы можно ожидать попадания в любой момент. Дорль, Стин
и я держимся на курсе. Мы говорим себе, что иван не стреляет по отдельным с
амолетам, он просто насыщает разрывами небо на определенной высоте. Друг
ие пилоты полагают, что, меняя высоту и курс, они затрудняют работу зенитч
иков. Один самолет даже сбросил бомбу за несколько минут до подхода к цел
и. Но наши два штабных самолета с синими носами идут прямо сквозь строй. Ди
кая неразбериха в воздухе над Кронштадтом, опасность столкновения вели
ка. Мы все еще в нескольких милях от нашей цели, впереди я уже вижу «Марат»,
стоящий у причала в гавани. Орудия стреляют, рвутся снаряды, разрывы обра
зуют маленькие кудрявые облачка, которые резвятся вокруг нас. Если бы вс
е это не было так убийственно серьезно, можно было бы даже подумать что эт
о воздушный карнавал. Я смотрю вниз, на «Марат». За ним стоит крейсер «Киро
в». Или это «Максим Горький»? Эти корабли еще не участвовали в обстрелах. Т
о же самое было и в прошлый раз. Они не открывают по нам огонь до тех пор, пок
а мы не начинаем пикировать. Никогда наш полет сквозь заградительный ого
нь не казался таким медленным и неприятным. Будет ли Стин пользоваться с
егодня воздушными тормозами или, столкнувшись с таки огнем, не будет их в
ыпускать? Вот он входит в пике. Тормоза в выпущенном положении. Я следую за
ним, бросая последний взгляд в его кабину. Его мрачное лицо сосредоточен
о. Мы идем вниз вместе. Угол пикирования должен быть около 70-80 градусов, я уж
е поймал «Марат» в прицел. Мы мчимся прямо к нему, постепенно он вырастает
до гигантских размеров. Все его зенитные орудия направлены прямо на нас.
Сейчас ничего не имеет значения, только наша цель, наше задание. Если мы до
стигнем цели, это спасет наших братьев по оружию на земле от этой бойни. Но
что случилось? Самолет Стина вдруг оставляет меня далеко позади. Он пики
рует гораздо быстрее. Может быть, он убрал воздушные тормоза, чтобы увели
чить скорость? Я делаю то же самое. Я мчусь вдогонку за его самолетом. Я пря
мо у него на хвосте, двигаюсь гораздо быстрее и не могу погасить скорость.
Прямо впереди я вижу искаженное ужасом лицо Лемана, бортового стрелка у
Стина. Каждую секунду он ожидает, что я срежу хвост их самолета своим проп
еллером и протараню их. Я увеличиваю угол пикирования. Теперь он наверня
ка почти 90 градусов. Я чудом проскакиваю мимо самолета Стина буквально на
волосок. Предвещает ли это успех? Корабль точно в центре прицела. Мой Ю-87 де
ржится на курсе стабильно, он не шелохнется ни на сантиметр. У меня возник
ает чувство, что промахнуться невозможно. Затем прямо перед собой я вижу
«Марат», больший, чем жизнь. Матросы бегут по палубе, тащат боеприпасы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98