Некоторые участники п
арада смотрят на нас и неожиданно видят немецкую свастику над своими гол
овами. Они тут же бросаются на землю. Мы приземляемся в соответствии с мои
м приказом. Только один из наших самолетов делает мягкую посадку и зарул
ивает на стоянку. Сержант из второй эскадрильи, пилотировавший этот само
лет, вез в хвосте своего самолета девушку и испугался, что в случае посадк
и на брюхо, ущерб будет причинен не только самолету, но и его бесценному гр
узу. «Конечно», он первый раз ее увидел, так уж случилось, что она стояла од
иноко на краю аэродрома и не хотела попасть к русским. Но его товарищи зна
ют лучше.
Поскольку я летел первым, мой самолет лежит на дороге в самом конце взлет
ной полосы, какой-то солдат уже стоит у пилотской кабины с направленным н
а меня револьвером. Я открываю кабину и он тут же протягивает руку чтобы с
хватить мой Рыцарский Крест с золотыми Дубовыми листьями. Я отталкиваю е
го в сторону и снова закрываю кабину. Возможно, эта встреча закончилась б
ы для меня плохо, если бы рядом не затормозил джип с несколькими офицерам
и, которые устроили этому приятелю головомойку и отослали его заниматьс
я своим делом. Они подошли ближе и увидели, что мои бинты на правой ноге вс
е вымокли в крови, это результат воздушного боя над Саацем. Первым делом о
ни отвели меня на перевязочный пункт где мне сменили повязку. Ниерман не
позволяет мне скрыться из виду и следует за мной как тень. Затем меня веду
т в большую отгороженную комнату в зале наверху, превращенную в разновид
ность офицерской столовой.
Здесь я встречаюсь с остальными моими товарищами, которых доставили пря
мо сюда, они становятся по стойке смирно и приветствуют меня салютом, пре
дписанным фюрером. В дальнем конце комнаты стоит небольшая группа амери
канских офицеров, этот спонтанный салют им не нравится и они бормочут чт
о-то друг другу. Они, по всей очевидности, принадлежат смешанной истребит
ельной части, которая расквартирована здесь со своими «Тандерболтами»
и «Мустангами». Ко мне подходит переводчик и спрашивает, говорю ли я по-ан
глийски. Он говорит мне, что их командир возражает против отдачи такого с
алюта.
«Даже если бы я мог говорить по-английски», Ц отвечаю я, здесь Германия, и
мы говорим только по-немецки. Что касается салюта, нам приказали отдават
ь его именно таким образом, и, являясь солдатами, мы выполняем наши приказ
ы. Скажите своему командиру, что мы Ц летчики полка «Иммельман» и поскол
ьку война закончена и никто не победил нас в воздухе, мы не считаем себя пл
енниками. Германский солдат", указал я ему, «не был разбит в бою на равных, а
просто был сокрушен ошеломляющими массами боевой техники. Мы приземлил
ись здесь, потому что не хотели оставаться в советской зоне. Мы предпочли
бы не обсуждать больше это, а умыться, привести себя в порядок и что-то пое
сть».
Некоторые офицеры продолжали хмуриться, но мы так усердно обливались во
дой, что на полу в столовой образовалась целая лужа. Мы устраиваемся здес
ь как дома, почему бы нам не помыться? Кроме всего прочего, мы же в Германии.
Мы разговариваем без всякого стеснения. Затем мы едим, приходит переводч
ик и спрашивает нас от имени командира этой части, не могли бы мы поговори
ть с ним и его офицерами, когда закончим с едой. Это приглашение интересуе
т нас как летчиков и мы соглашаемся, особенно когда на все упоминания о то
м, «почему и где война была выиграна и проиграна» накладывается запрет. И
звне доносятся звуки выстрелов и шум, цветные солдаты празднуют победу,
набравшись спиртного. Я не хотел бы спускаться вниз на первый этаж, пули, в
ыпущенные по случаю праздника, свистят то там, то здесь. Мы ложимся спать о
чень поздно. Почти все, кроме того, что было у нас на себе, ночью украдено. Са
мая ценная вещь, которую я теряю, это мой полетный журнал, в котором описан
ы детали каждого боевого вылета, с первого и до двух тысяча пятьсот тридц
атого. Пропала также копия «Бриллиантов», удостоверение о награждении б
риллиантовым значком пилота, венгерская награда и много всего прочего, н
е считая часов и других вещей. Даже мой сделанный на заказ протез обнаруж
ен Ниерманом под кроватью какого-то малого, возможно он хотел вырезать и
з него сувенир и продать его позднее как «кусок высокопоставленного дже
рри». Рано утром я получил сообщение, что должен явиться в штаб 9-й америка
нской воздушной армии в Эрлангене. Я отказывался это сделать до тех пор, п
ока мои скорбные пожитки не будут мне возвращены. После долгих уговоров,
когда мне сказали, что дело очень срочное и я смогу получить мои вещи наза
д как только вор будет пойман, я отправился вместе с Ниерманом. В штабе нас
в первую очередь допросили три офицера Генерального штаба. Они начали с
того, что показали несколько фотографий, на которых, по их словам, были изо
бражены жертвы злодеяний в концентрационных лагерях. Они доказывали на
м, что поскольку мы сражались за эту мерзость, мы также делим вину за это. О
ни отказались мне поверить, когда я сказал им, что никогда в своей жизни не
видел ни одного концлагеря. Я добавил, что если какие-то эксцессы и совер
шались, они достойны всяческого сожаления и порицания, и подлинные винов
ники должны быть наказаны. Я указал им, что такие жестокости совершались
не только немцами, но и всеми другими народами во все времена. Я напомнил и
м о бурской войне. Следовательно, эти эксцессы нужно судить по тем же самы
м критериям. Я не могу поверить, чтобы груды тел, изображенные на фотограф
иях, были сняты в концлагерях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98