» (красным карандашом). Ну, типа «давай, перерабатывай»,
указания даны. И Платонов перерабатывает, но КАК: «…Упоев глянул на говор
ящих своим активно-мыслящим лицом и сказал им евангельским слогом, пото
му что марксистского ещё не знал»…
Вот оно веселье и свобода языка, понимаете. Вот это для меня тоже есть чуде
са Платонова-художника… И мы ещё говорим, что он не понимал, что он писал. И
что здесь цензура-редактура? У Платонова ведь наследие колоссальное ещё
в том, что у него две, три, четыре редакции каждого текста. Самое трудное в в
ыборе основного текста состоит у Платонова в том, что подцензурная редак
ция зачастую у него бывает эстетически совершеннее. А пометы его на поля
х рядом с редакторскими приговорами Ц это тот же голос свободы. Вот ещё п
ример из истории с «Впрок». Там в первой редакции был большой диалог Круш
илова-Упоева с Лениным, на полях которого редактор написал: «Не так!». Я вс
егда об этом эпизоде вспоминаю, когда читаю в современной прозе, равно со
ветской и антисоветской большие фрагменты внутренних монологов Сталин
а (или Ленина, значения не имеет). Вот Платонов в первой редакции попробова
л написать такой как бы мысленный диалог Ленина с героем. И что получилос
ь? Получился пересказ в форме сказа статей Ленина. Как бы Ленин говорит Кр
ушилову, воплощающему массу: «…У тебя ведь разума нет: буржуазия лишила т
ебя разума… Ты одарён крупной стихией жизни, но ты можешь много навредит
ь нам, если не приобретёшь дисциплины» и т.п. Если рецензент пишет «не так»
, можно, казалось бы просто вычеркнуть… А Платонов берёт любимый каранда
ш (он им писал чаще всего) и на полях вписывает новую Ц изящную, тонкую и см
ешную Ц редакцию: «…и здесь между двумя людьми произошло собеседование
, оставшееся навсегда в классовой тайне, ибо Упоев договаривал только до
этого места, а дальше плакал и стонал от тоски по скончавшемуся». Гениаль
но. Пиршество языка. Вселенная свободы.
Это лишь один пример подцензурной редакции. Женя для примера взял «Котло
ван», а я всегда очень люблю читать «Сокровенный человек». Не запрещённа
я повесть, и как мы её читали, как она вписывалась в старое советское время
…
Е.Я. Да, проходила как «производственная» литература Ц с обра
зом рабочего, и т.д.
Н.К. Образ рабочего, пролетария, «живого человека» и т.п. А ведь с
амое, скажем, там замечательное, это ткань воплощения сложнейших философ
ских вопросов в языке. Вот, сколько говорили о «слезинке ребёнка» у Досто
евского и Платонова. По правде сказать, в советской литературе двадцатых
годов это было общим местом, и все писали на эту тему. А вот качество оказа
лось разное. Платонов ведь отличен от Достоевского в письме. Читаем, к при
меру, рассказ, как Пухов едет в Царицын…
А.Г. Это гениально.
Н.К. «…в потоке несчастных людей». Объём смысла каков! А как он о
пределяет главную тему Достоевского, которая занимает у того в романах о
громное пространство: это диалоги героев о жизни, её сознании, смысле. А во
т кладка этой достоевской темы у Платонова: «…Пухов сел в поездной соста
в неизвестного маршрута и назначения». И ты понимаешь, что это и есть обра
з жизни, о тайне которой рефлектируют герои у Достоевского. А дальше у Пла
тонова развивается и диалог, в котором перестраивается всё и вся в систе
ме нашего мышления: «Куда он едет? Ц спросил Пухов, когда уже влез в вагон.
Ц А мы знаем Ц куда? Ц сомнительно произнёс кроткий голос невидного ч
еловека. Ц Едет, и мы с ним».
Ему мало, и он вновь «довырабатывает» тему Достоевского. Как только Пухо
в просыпается, он формулирует тот же вопрос, что несёт в себе образ «поезд
ного состава неизвестного маршрута и назначения»: «А тогда куда же ты ед
ешь? Ц рассерчал на него Пухов. Ц В одно место с тобой! Ц сказал старичо
к. Ц Вместе вчерась сели Ц вместе и доедем». Когда работаешь над реальны
м комментарием текста Платонова, поражаешься точности детали и образа. З
десь Ц поражаешься точности и глубине воплощения в фразе. И мы здесь, кон
ечно, отчасти занимаемся восхищенством. А как им можно не заниматься, ког
да такие чудеса. Замечу, что сам Платонов не любил восхищенок литературо
й. Но удержаться от восхищения образом восхищенки я тоже не могу.
Роман 20 века мучился вопросом, как соединить хронику и образ, лирику и фил
ософию. Философствовали в те десятилетия все, Шпенглера знали все Ц ещё
одно общее место. И вообще был некий набор.
Е.Я. Ну, да: как Ницше, например.
Н.К. Ницше, да. Это как бы арифметика в то время. Меня всегда пора
жает абсолютная точность хроники у Платонова, пожалуй, только он написал
хронику русской и мировой жизни первой половины 20 века, и одновременно пр
онзительная лиричность его прозы. Ведь он лирик, лирик удивительный. И фи
лософичность его прозы. Мы думаем, что это его образ, а часто бывает, что эт
о точная реальная деталь эпохи. Это у нас в группе Собрания сочинений пос
тоянно подтверждает Елена Викторовна Антонова.
А.Г. «Товарищи, в связи с тяжёлой медицинской усталостью орато
ра, митинги на сегодня отменяются». Очевидно же, что это сорвано и помещен
о туда. И тут же прозрение Пухова через несколько страниц, когда он…
Н.К. Конечно. Я Жене рассказывала подобный эпизод из недавней н
ашей истории, когда мы вновь оказались в эпохе риторической Ц эпохе ора
торов. В 99 году, когда выборы шли первые, подхожу к Краснопресненской и чит
аю большое объявление-призыв: «Земля Ц крестьянам, фабрики, заводы Ц ра
бочим, Ельцина в президенты, Попова Ц в мэры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115