Писал он много и увлеченно, но к сожалению, при жизни так и н
е увидел свою книгу изданной, хотя старый его друг М. И. Калинин очень реко
мендовал к изданию рукопись «старейшего большевика и прирожденного бу
нтаря». Болезнь его развивалась последний год стремительно. Он страшно и
схудал, Ц я видела его незадолго до смерти в больнице и испугалась. Он бы
л как живые мощи, и уже не мог говорить, а только закрыл глаза рукой и беззв
учно заплакал, Ц он понимал, что все приходят к нему прощаться… В гробу о
н лежал, как индусский святой Ц таким красивым было высохшее тонкое лиц
о, тоненький нос с горбинкой, белоснежные усы и борода. Гроб стоял в зале М
узея Революции, пришло много народу, старые большевики. На кладбище, стар
ый революционер Литвин-Седой сказал слова, которые я не совсем поняла то
гда, но запомнила их на всю жизнь, и так хорошо понимаю сейчас их смысл: «Мы,
старое поколение марксистов-идеалистов…»
Брак дедушки с бабушкой был весьма романтичным. К нему, молодому рабочем
у Тифлисских мастерских, бабушка сбежала из дома, выкинув через окно узе
лок с вещами, когда ей еще не было 14-ти лет. Но в Грузии, где она родилась и вы
росла, юность и любовь приходят рано, так что ничего необычайного в этом н
е было. Необычайно было то, что она бросила свой дом с относительным доста
тком, любимых родителей, огромную семью братьев и сестер Ц ради двадцат
илетнего бедного слесаря. На память о доме у бабушки хранилась всю жизнь
фотография: все семейство в пролетке возле их дома, любимая лошадь, тут же
собака лежит, кучер держится за уздечку, и все домочадцы, проглотив аршин,
глядят из пролетки прямо в объектив… Бабушка наша, Ольга Евгеньевна, уро
жденная Федоренко родилась в Грузии, выросла там, любила эту страну и ее н
арод всю жизнь, как свою родину. Она представляла собою странную смесь на
циональностей. Отец ее, Евгений Федоренко, хотя и носил украинскую фамил
ию, вырос и жил в Грузии, его мать была грузинкой, и говорил он по-грузински
. А женат он был на немке, Магдалине Айхгольц, из семьи немецких колонистов
. В Грузии были, еще со времен Екатерины II, колонии немцев, живших своими пос
елками. Магдалина Айхгольц владела Ц как полагается Ц пивнушкой, чудес
но стряпала всякие «кухен», родила девять детей (последнюю Ц Ольгу, нашу
бабушку), и водила их в протестантскую церковь. В семье Федоренко говорил
и по-немецки и по-грузински. Бабушка лишь позже выучила русский язык и вс
ю жизнь говорила с типично кавказским акцентом, с разными «вай-ме, швило»
, «генацвале, чириме», и тут же вставляла «Йезус-Мария» и неизменное «майн
готт». Она всю жизнь была религиозна и ее последующая «революционная жи
знь» с дедушкой только очистила ее религиозность от узости и догматизма
. Она не признавала различий между протестантством, грегорианской (армян
ской) церковью и православием, и считала все эти различия чепухой. А если м
ы, дети, начинали смеяться и допрашивать ее «где же Бог?» и «где у человека
душа?» Ц то она очень сердилась и говорила: «Вырастет е взрослыми, состар
итесь, и поймете Ц где. Отстаньте! Меня не перевоспитаете». Она оказалась
права: когда мне было уже 35 лет, я поняла, что бабушка была умнее нас всех… В
оспитанная трудолюбивой немкой, бабушка сама была чрезвычайно работящ
им человеком; как и у дедушки, у нее были золотые руки Ц только женские. Он
а чудесно готовила, шила, была великолепной хозяйкой при тех скудных сре
дствах, которые давала ей жизнь с большевиком, то и дело попадавшим в тюрь
му и кочевавшим из города в город. И надо было видеть, как сокрушалось ее с
ердце при виде казенного хозяйства, ведомого в нашем доме в последние го
ды казенными людьми, Ц как она негодовала, видя растраты государственн
ых денег! Ее не понимали (или слишком понимали!), и не очень любили за это. В о
тличие от деликатного дедушки, всегда помалкивавшего, она вдруг могла ра
зразиться криками, бранью в адрес «нерадивых хозяев», всех наших домашни
х казенных поваров, комендантов, подавальщиц, считавших ее «блажной стар
ухой», капризной самодуркой. Такую славу о ней слышали и мы, дети, жившие в
месте с нею в Зубалове после маминой смерти, Ц и мы не понимали тогда, кон
ечно, что бабушкино сердце было слишком горячим, чтобы она могла молча см
отреть на безобразия казенной системы хозяйствования. Она недаром люби
ла Грузию и выросла там. У нее был поистине южный темперамент и все ее восп
риятие жизни было южным, горячим, со слезами радости и горя, с причитаниям
и, с многословными изъявлениями любви, нежности, недовольства. Мама, сдер
жанная и более строгая, в дедушку, уставала от бабушкиных излияний, от ее п
остоянной критики воспитания детей, порядков в доме, и ее самой, Ц и не лю
била, чтобы бабушка часто бывала у нас и вникала в жизнь дома. Может быть, п
отому, что все бабушкины опасения и сожаления были внутренне глубоко спр
аведливыми и разумными, мама просто их боялась и отталкивалась от них?… Н
о вернусь назад. Как бы то ни было, бабушка и дедушка представляли собою оч
ень хорошую пару. У бабушки было четырехклассное образование, Ц вероят
но, такое же, как и у дедушки. Они ж или в Тифлисе, Батуме, Баку, и бабушка была
прекрасной, терпеливой, верной женой. Она была посвящена в его деятельно
сть, вступила сама в партию еще до революции, но все-таки часто сетовала н
а то, что «Сергей загубил» ее жизнь, и что она видела с ним «одни страдания
». Четверо их детей Ц Анна, Федор, Павел и Надежда родились все на Кавказе
и тоже были южанами Ц по облику, по впечатлениям детства, по всему тому, ч
то вкладывается в человека в самые ранние годы, бессознательно, подспудн
о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67