Завтракал и обедал он, Ц как всегда летом, Ц в саду, где-нибудь под дер
евом. Он просил ловить в Куре свежую рыбу, вспоминал грузинские названия
рыб и наслаждался воспоминаниями. Но это все Ц больше про себя, он вообще
не любил говорить о чувствах, Ц «это для баб»… Вспомнил он только, что в э
том самом Ликанском дворце останавливался с мамой, в 1922-м году, когда родил
ся Василий, и они приехали в Грузию. Но не вдавался в подробности… «Дворец
» был старой охотничьей дачей какого-то князя, дурацкий, безвкусный, но Ц
в очень красивой местности, в ущелье, где пробегала Кура. Один берег ее бы
л обрывист, там громоздились скалы, а еще выше на скалах, Ц торчали разва
лины крепости, как это почти везде в Грузии. Другой берег был пологий, в не
большой горной долине был разбит полупарк полулес, и тут стоял дом. Генер
алы и коменданты чертыхались: для колоссальной свиты, сопровождавшей от
ца, дом был неудобен, так как мало было служебных помещений. Но отцу было у
добно Ц как всегда, одному в целом доме. Неприятной для отца была дорога с
юда. Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей «ура»,
Ц у него перекашивалось лицо от раздражения. На вокзале в Кутаиси земля
ки-грузины устроили ему такой прием, что долго нельзя было выйти из вагон
а, невозможно было сесть в машину и ехать… Люди бросались чуть ли не под ко
леса, лезли, кричали, кидали цветы, поднимали детей над головой. Это было з
десь неподдельно, искренне и от самого чистого сердца, но отец от этого ра
здражался. Он уже привык к тому, что вокзал Ц пуст, когда он приезжает, что
дорога Ц пуста, когда он едет; он привык, чтобы не бросались к нему с крика
ми в машину, он забыл о неподдельности чувства… Поэтому он только раз пот
ом попробовал выехать из Боржоми в сторону Бакуриани, но вернулся с полд
ороги домой… В первой же деревне дорогу устлали коврами, все жители вышл
и на шоссе, машину остановили… Пришлось выйти, сесть за стол… Слава Богу, в
се это было без меня, Ц я бы сгорела от стыда в подобной ситуации. Мне всег
да бывало ужасно стыдно даже от скромных «ликований» у нас в Москве, в Бол
ьшом театре или на банкетах в честь семидесятилетия отца. Мне становилос
ь страшно, что отец вот сейчас скажет что-нибудь такое, что сразу всех охл
адит, Ц я видела как его передергивает от раздражения. «Разинут рты и ору
т, как болваны!…» Ц говорил он со злостью. Может быть, он угадывал лицемер
ность этого ликования? Он был поразительно чуток к лицемерию, перед ним н
евозможно было лгать… А может быть, он был уже настолько опустошен, что не
верил в добрые, искренние чувства людей, Ц даже здесь, в Грузии, где прост
ых крестьян невозможно было заподозрить в лицемерной радости. Очевидно,
Грузия решила показать, что она не подвластна московскому МГБ и его поря
дкам, и что здесь народ выражает свои чувства, как хочет. Но это лишило отц
а возможности проехать в Тбилиси и в Гори, как бы ему наверное хотелось. И
он сидел в Боржоми, как пленник собственной славы, и не мог выйти за предел
ы территории дворца… Я уехала в Москву раньше, он возвратился только поз
дней осенью. По дороге из Боржоми мы с Василием заехали посмотреть Гори,
Ц и тут я вдруг почувствовала, что это родная мне земля Ц крошечная доли
на в излучине Куры, огибающей плоский холм с крепостью на нем, городок у по
дножья холма, и кругом Ц сады, солнце, виноградники, серебряная Кура, спок
ойная и мелкая здесь. А вокруг всего этого Ц горы. Они сходятся в ущелье, г
де стоит село Атени, с его чудесным вином золотого цвета, а в ущелье Ц ате
нская церковь классической грузинской архитектуры, с фресками ХI-го век
а. Что-то перевернулось у меня в душе, когда я увидела эту церковь среди ви
ноградников, этот городок среди персиковых и грушевых садов, эту маленьк
ую чашу щедрой земли, над которой Ц купол синего неба и столько солнца, ка
к нигде больше на земле… К сожалению, наша поездка была совершенно отрав
лена официальными почестями и осмотром «музея Сталина», и его домика. До
мик этот Ц лачужка, где жила семья сапожника, по инициати ве Берии был нак
рыт сверху, как крышкой, мраморным павильоном, похожим на небольшую стан
цию метро. Под этим мраморным балдахином с трудом можно было разглядеть
крошечную хибарку, которая так и стояла бы сама по себе и говорила бы сама
за себя без мрамора… Там нам каждую вещь демонстрировали как святыню, с б
лагоговейной дрожью. Это вызывало чувство мучительного стыда и желание
поскорее уйти. В ту осень в Грузии я думала о своей бабушке Екатерине. Она
похоронена рядом с Грибоедовым на Давидовой горе в Тбилиси, возле церкви
св. Давида. Там покой и красота, ничем не испорченные, ничем не опошленные.
Я вспомнила как в 1934 году Яшу, Василия и меня послали навестить бабушку в Тб
илиси, Ц она болела тогда… Возможно, что инициатором поездки был Берия
Ц мы останавливались у него в доме. Около недели мы провели тогда в Тбили
си, Ц и полчаса были у бабушки… Она жила в каком-то старом, красивом дворц
е с парком; она занимала темную низкую комнатку с маленькими окнами во дв
ор. В углу стояла железная кровать, ширма, в комнате было полно старух Ц в
се в черном, как полагается в Грузии. На кровати сидела старая женщина. Нас
подвели к ней, она порывисто нас всех обнимала худыми, узловатыми руками,
целовала и говорила что-то по-грузински… Понимал один Яша, и отвечал ей,
Ц а мы стояли молча. Я заметила, что глаза у нее Ц светлые, на бледном лице
, покрытом веснушками, и руки покрыты тоже сплошь веснушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67