За самоуправство
этот человек отсидел четыре месяца в тюрьме и вернулся
оттуда злой, как черт.
"Именно он сделал осиротевшему, покинутому женой
Лоханкину первое представление о необходимости регу-
лярно тушить за собою свет, покидая уборную. При этом
глаза у него были решительно дьявольские. Рассеян-
ный Лоханкин не оценил важности демарша, предпри-
нятого гражданином Гигиенишвили, и таким образом
Секреты поведения людей
проморгал начало конфликта, который привел вскоре к
ужасающему, небывалому даже в жилищной практике
событию.
Вот как обернулось это дело. Василий Андреевич по-
прежнему забывал тушить свет в помещении общего поль-
зования. Да и мог ли он помнить о таких мелочах быта,
когда ушла жена, когда остался без копейки, когда не
было еще точно уяснено все многообразное значение
русской интеллигенции? Мог ли он думать, что жалкий
бронзовый светишко восьмисвечовой лампы вызовет в
соседях такое большое чувство? Сперва его предупреж-
дали по нескольку раз в день. Потом прислали письмо,
составленное Митричем и подписанное всеми жильцами.
И, наконец, перестали предупреждать и уже не слали
писем. Лоханкин еще не постигал значительности проис-
ходящего, но уже смутно почудилось ему, что некое кольцо
готово сомкнуться.
Во вторник вечером прибежала тетипашина девчонка
и одним духом отрапортовала:
- Они последний раз говорят, чтоб тушили.
Но как-то так случилось, что Василий Андреевич (по-
домашнему просто Васисуалий) снова забылся, и лам-
почка продолжала преступно светить сквозь паутину и
грязь. Квартира вздохнула. Через минуту в дверях Лохан-
кинской комнаты показался гражданин Гигиенишвили.
Он был в голубых полотняных сапогах и в плоской шап-
ке из коричневого барашка.
- Идем, - сказал он, маня Васисуалия пальцем. Он
крепко взял его за руку, повел по темному коридору, где
Васисуалий почему-то затосковал и стал даже легонько
брыкаться, и ударом в спину вытолкнул его на середину
кухни. Уцепившись за бельевые веревки, Лоханкин удер-
жал равновесие и испуганно оглянулся. Здесь собра-
лась вся квартира. В молчании стояла перед ним Люция
Францевна Пферд. фиолетовые химические морщины
лежали на властном лице ответственной квартиросъ-
П. С. Таранов
емщицы. Рядом с нею, пригорюнившись, сидела на плите
пьяненькая тетя Паша. Усмехаясь, смотрел на оробевше-
го Лоханкина босой Никита Пряхин. С антресолей све-
шивалась голова ничьей бабушки. Дуня делала знаки
Митричу. Бывший камергер двора улыбался, пряча что-
то за спиной.
- Что? Общее собрание будет? - спросил Василий
Андреевич тоненьким голосом.
- Будет, будет, - сказал Никита Пряхин, приближа-
ясь к Лоханкину, - все тебе будет. Кофе тебе будет,
какава! Ложись! - закричал он вдруг, дохнув на Васису-
алия не то водкой, не то скипидаром.
- В каком смысле ложись? - спросил Василий Ан-
дреевич, начиная дрожать.
- А что с ним говорить, с нехорошим человеком! -
сказал гражданин Гигиенишвили. И, присев на корточки,
принялся шарить по талии Лоханкина, отстегивая под-
тяжки.
- На помощь! - шепотом произнес Васисуалий, ус-
тремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.
- Свет надо было тушить! - сурово ответила граж-
данка Пферд.
- Мы не буржуи - электрическую энергию зря жечь, -
добавил камергер Митрич, окуная что-то в ведро с водой.
- Я не виноват! - запищал Лоханкин, вырываясь из
рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.
- Все не виноваты! - бормотал Никита Пряхин, при-
держивая трепещущего жильца.
- Я же ничего такого не сделал.
- Все ничего такого не сделали.
- У меня душевная депрессия.
- У всех душевная.
- Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.
- Все, все малокровные.
- От меня жена ушла! - надрывался Васисуалий.
- У всех жена ушла, - отвечал Никита Пряхин.
Секреты поведения людей
- Давай, давай, Никитушко! - хлопотливо молвил
камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие
розги. - За разговорами до свету не справимся.
Василия Андреевича положили животом на пол.
Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размах-
нулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.
- Мамочка! - взвизгнул Васисуалий.
- У всех мамочка! - наставительно сказал Никита,
прижимая Лоханкина коленом.
И тут Василий вдруг замолчал.
"А может быть, так надо, - подумал он, дергаясь от
ударов и разглядывая темные, панцирные ногти на ноге
Никиты. - Может, именно в этом искупление, очищение,
великая жертва..."
И покуда его пороли, покуда Дуня конфузливо смея-
лась, а бабушка покрикивала с антресолей: "Так его, бо-
лезного, так его, родименького!" - Василий Андреевич
сосредоточенно думал о значении русской интеллиген-
ции и о том, что Галилей тоже потерпел за правду.
Последним взял розги Митрич.
- Дай-кось, я попробую, - сказал он, занося руку. -
Надаю ему лозанов по филейным частям,
Но Лоханкину не пришлось отведать камергерской
лозы. В дверь черного хода постучали. Дуня бросилась
открывать. (Парадный ход "Вороньей слободки" был дав-
но заколочен по той причине, что жильцы никак не могли
решить, кто первый должен мыть лестницу. По этой же
причине была наглухо заперта и ванная комната).
- Васисуалий Андреевич, вас незнакомый мужчина
спрашивает, - сказала Дуня как ни в чем не бывало.
И все действительно увидели незнакомого мужчину в
белых джентльменских брюках. Василий Андреевич живо
вскочил, поправил свою одежду и с ненужной улыбкой
обратил лицо к вошедшему. Это был Остап Бендер.
- Я вам не помешал? - учтиво спросил великий ком-
бинатор, щурясь.
П. С. Тарсаюв
- Да, да, - пролепетал Лоханкин, шаркая ножкой, -
видите ли, тут я был, как бы вам сказать, немножко за-
нят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138