Замечательно, что вся эта история с романом произвела, как скоро
выяснилось, огромное впечатление на Виконта. То есть, не то, конечно,
обстоятельство, что роман никак не удавалось протолкнуть в печать, а то,
что Станиславу вообще удалось его написать. Как! Двадцать лет вместе,
плечо к плечу, старательно карябали бумагу, потели, страдали от
мучительного творческого бессилия, (одного чистейшего медицинского спирта
было выпито литров сто), отчаялись уже совсем, без малого махнули рукой на
безнадежное это дело, - и вдруг на тебе: этот старый проверенный импотент,
в одиночку, без всяких-яких, недрогнувшей рукой выдает на-гора полноценное
сочинение в десять авторских листов! Где справедливость? Где равенство?
Братство - где? Или разве уже не все люди - братья? ("Нет, не все, -
говаривал по этому поводу Сеня Мирлин. - Более того: даже не все братья -
братья...")
Это раздраженно-шутливое (однако же, не совсем и не просто шутливое)
нытье закончилось тем, что в один прекрасный вечер Виконт заявился к
Станиславу с пузырьком живительной влаги в одной руке и с тощей рукописью
- в другой. Тощая рукопись носила название "Импровизатор" и представляла
собою рассказ на двенадцать страниц из жизни иностранцев. Действие там
происходило в Северной, сами понимаете, Шотландии, "...свежий пьянящий
воздух, полный тугого ветра, солоноватой влаги, криков морских птиц,
бесконечный пустынный берег, и вересковые поля, и купы сухих, согнутых
ветрами деревьев...", гостиница "Крыло Альбатроса", лирический герой -
художник (настоящий иностранец: флегма, ирония, трубка), главный герой -
некто Эрик П.Доваджер, в прошлом - знаменитый футболист ("Эрик-Стена"), а
ныне согбенный, перекошенный, изуродованный обломок человека, седой,
нелюдимый, неприятный, но - настоящий джентльмен.
Особенно страшно изуродованы у него были руки (тут Виконт явно взял
на вооружение одного их общего малознакомого автолюбителя, у которого обе
руки были прострелены насквозь еще на Невской Дубровке). По поводу этих
изуродованных рук в рассказе и возникает сюжетообразующий разговор - Эрик
П.Доваджер рассказывает лирическому герою довольно загадочную историю о
своем друге, пропавшем (исчезнувшем, растворившемся в воздухе) буквально у
него на глазах: только что расстались в парадном, Эрик и десяти шагов по
улице сделать не успел - раздался у него за спиною отчаянный крик,
какой-то судорожный шум, и все - больше его друга никто никогда не видел.
Без следов. Никаких улик. С концами. А когда утром Эрик шел в полицию
давать показания, он был сбит огромным автомобилем, номер которого не
успели заметить... Провалялся полгода в больнице, навсегда потерял
здоровье, превратился в нынешнюю развалину. Исчезнувшего друга не нашли,
дело прекратили. Все. Такая вот история.
Лирический герой потрясен и заинтригован, но главное еще впереди!
Наутро выясняется, что Эрик П.Доваджер благополучно слинял, оставив
записку, в которой он приносил свои самые изысканные извинения "за ту
маленькую мистификацию, разыграть которую вчера побудила" его
"отвратительная скука - спутница столь же отвратительной погоды". Скука
была велика, случай показался ему удобен, и он надеется только, что
"история получилась не так уж плоха". Лирическому герою остается только
пожать плечами и рассмеяться.
Но это еще не конец! Ибо вся соль Виконтова замысла заключалась
именно в концовке рассказа. Действующие лица встречаются снова - через
год, там же, на пустынных берегах, среди скользких валунов и гниющих после
отлива водорослей. Чайки крича носятся над волнами, почти касаясь их
крыльями, опускаются на прибрежную гальку, близится шторм, багровое солнце
уползает в черную тучу... И тут герой наш видит, как бледное изможденное
лицо Эрика П.Доваджера становится еще бледнее ("...становится белесым как
живот старика..."). Глаза Доваджера застывают, он тяжело опирается на
мощную свою полированную трость и вдруг начинает бормотать, невнятно и как
бы через силу: "...Эти птицы над волнами... и этот закат... Простите
меня... Они напоминают мне одну историю... страшную историю... Это
началось в Сомо..." Точка. Конец рассказа. Импровизатор вдохновился, новая
история - родилась.
- Хорошая концовка, - признал Станислав честно. Он вдруг подумал, что
Виконт, на самом деле, написал этот рассказ о себе. Он сам и есть этот
Эрик П.Доваджер, всю жизнь выдумывающий зубодробительные истории из
головы, потому что подлинные истории ему рассказывать запрещено. Впрочем,
в этом его Доваджере не ощущалось, на самом деле, никакого подтекста, он
получился просто выдумщик, импровизатор и артист. Больше в нем не было
ничего. А ведь могло бы быть!.. Сказать это Виконту?.. Или не надо?
Зачем?..
- И это все? - осведомился Виконт. - Это - все твои восторги?
- "Неспособность испытывать восторг - признак знания", - объявил
Станислав. Он вдруг решил ничего не спрашивать и ничего не говорить.
- Это какого же знания? - осведомился Виконт подозрительно.
- Вообще - знания. Но, по-моему, я нечто похожее уже где-то читал.
- Увы, - сказал Виконт со вздохом. - Я тоже. Автора не помню. Помню,
что читал по-аглицки... И мне так понравилась идея, что я решил переписать
все по-своему... - Он сделал себе бутерброд с килькой и сказал грустно: -
Ничего нельзя придумать. Все уже кем-то придумано... Или существует на
самом деле, - добавил он вдруг, и Станислав понял, что был прав насчет
него и Доваджера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130