У него не
было во мне нужды.
Я рассказал ему про Дорогого Товарища Шефа. Вначале он переменился в
лице - заметно побледнел, и глаза у него остекленели, - но это длилось
лишь несколько секунд. Что бы там с ним и в нем ни происходило, он с этим
благополучно справился. Равнодушно кивнул, принимая мое сообщение к
сведению. Сонно поглядел на меня, демонстрируя, что сообщение это его не
удивило... И, вроде бы, даже не заинтересовало... Словно это было нечто,
известное ему ранее, и более того - нечто должное. Ни удивления не стало в
лице его, ни испуга, ни огорчения. Он все это уже оставил позади. Дорогой
Товарищ Шеф получил свое и был благополучно списан. Он уже был забыт.
Причем без особых сожалений и угрызений совести - в назидание и поучение.
Я спросил на всякий случай:
- Вам не кажется, что это... м-м-м... Рок? Или...
- Или, - сказал он пренебрежительно. - Это не Рок. Это - я.
Я заткнулся. Он глянул на меня мельком и как обычно понял мое
замешательство неправильно.
- Слушайте, Вениамин Иванович, - сказал он мягко. - Ведь я его совсем
не знал. Только по вашим рассказам... Я его даже не видел ни разу. С какой
стати мне по этому поводу переживать?
- Разумеется, - согласился я с наивозможной поспешностью и, чтобы
немного оклематься, чтобы хоть дух, так сказать, перевести, принялся
докладывать ему про Мирлина.
Он выслушал меня внимательно, горько скривился, пошевелил губами,
словно хотел сказать что-то, но когда я приостановился, он только покивал
мне, чтобы я продолжал. А когда я замолчал, изложив ему все, что знал по
этому поводу, и все, что думал, он задал мне вдруг неожиданный и даже
странный вопрос:
- Веньямин Иванович. Помните, вы меня допрашивали. Почему вы так
добивались от меня тогда, чтобы я подтвердил вам эту свою фразу: "Посадят
тебя, Сенька"? Зачем это вам было так уж позарез нужно?
Я несколько даже растерялся. Я ничего подобного не запомнил.
- А что, я, действительно, этого так уж добивался?
- Ну, естественно! Три ведь протокола вы составили, - три! - не
считая очной ставки, и в каждый протокол вы обязательно вставляли: "Ох,
посадят тебя, Сенька, к чертовой матери"? Зачем?
- Ей-богу, не помню.
- Да бросьте.
- Ну, честное же слово! У меня был какой-то список обязательных
вопросов, которые я должен был вам задать. Но я ведь не вникал, что да
зачем. Меня ведь совсем другое интересовало...
- Жаль, - холодно сказал он, поджимая губы. Он явно мне не верил.
Однако, я ведь и на самом деле ничего этого не помнил!
- Станислав Зиновьевич! Да неважно это, поверьте вы мне! Я не помню,
зачем это надо было в протокол вписывать, но вы поверьте, что это
совершенно сейчас уже не существенно!..
- Это вам не существенно, а меня на суд, между прочим, потянут...
свидетелем...
- Вы! Вы боитесь, что вас потянут на какой-то там суд?
- Естественно! Чего тут хорошего? Опять врать придется... Мерзко...
- Слушайте... Ну, не ходите, если не хочется.
- Приводом доставят.
- Прямо уж так - "приводом"!.. Ну, поезжайте куда-нибудь на это
время... На дачу куда-нибудь... за город...
- Ладно. Не будем об этом.
- Конечно, не будем! Это же - сущие пустяки...
- Это для _в_а_с_ пустяки.
- Для вас - тоже. Разве об этом надо вам сейчас думать.
- А о чем же?
- Станислав Зиновьевич. Я уезжаю не сегодня - завтра. У меня времени
совсем нет. А мы с вами еще ничего не обсудили... по существу...
- По существу нам и обсуждать-то нечего. Пусть все идет как идет...
- Станислав Зиновьевич. Так нельзя. Я понимаю: вы уже почувствовали
свою силу. Мощь свою почувствовали. Даже всемогущество...
- Бросьте. Это все красивые слова. Ничего этого на самом деле нет.
- А что есть?
- Защищенность. Ощущение защищенности. Ощущение полной и
окончательной защищенности...
- Вам этого мало?
- Не знаю.
- Вы единственный человек на Земле, ощущающий себя полностью
защищенным, и вам этого мало?
- Что же я, по-вашему, должен делать? Я вижу, вы все уже продумали.
Без меня.
- Да. Я много думал над этим. Вы должны заняться политикой.
- Почему политикой?
- Потому что именно в политике вам не будет равных.
- Политика - это ложь.
- Ну и что же? Вся наша жизнь это ложь. В той или иной степени...
- Вот именно. В той или иной.
- Подумайте спокойно несколько минут подряд, и вы поймете: в политике
вам не будет равных.
- Хорошо. Допустим. С чего я должен начать?
- Вам необходимо вступить в партию. Это - первое!..
Он вдруг буквально затрясся от смеха, совершенно неуместно. Я
замолчал. Я, честно говоря, даже испугался немного.
- Не обижайтесь, - сказал он, не переставая трястись. - Я просто
вспомнил анекдот, как раввина спросили, чего такого хорошего в обрезании.
А он ответил: "Во-первых, это красиво..."
Я вежливо улыбнулся. Я знал этот анекдот, но не понимал, причем он
тут, и вообще, что в моих словах смешного?
- Я не пойду в партию, - сказал он. - Ни во-первых, ни во-вторых.
- Почему?
- Во-первых, это не красиво, - сказал он с удовольствием. Прямо-таки
с наслаждением. - Во-вторых, не все можно, что необходимо. Даже, если это
очень необходимо. Скажем, если бы вы уронили в деревенский нужник
что-нибудь ценное, ну... я не знаю... пистолет бы свой штатный уронили -
вы бы ведь не полезли за ним голыми руками. Хотя и необходимо...
- Голыми не голыми, - сказал я, - но такой случай я помню в нашей
части, где отец служил. Один старлей там уронил свой пистоль в нужник,
вместе с кобурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130