Так сказать: "Снизить скорость,
повысить внимание..."
Разговорам о том, что все это-мол "не по делу" и "все это-де в ваших
же интересах", он не верил, разумеется, ни малой секунды, и тем более
поэтому подозрительным и даже зловещим показалось ему поведение коварного
майора, взявшего вдруг сразу же после невнятного своего, явно
стандартного, вступления какую-то совершенно несусветную, почти пугающую
манеру объяснения.
Наш разговор имеет исключительную важность, объявил майор. МОЖЕТ
БЫТЬ, имеет, поправился он тут же и раскрыл свой кейс. Я хочу записать его
на пленку, потому что, вполне возможно, мы с вами, МЫ С ВАМИ, подчеркнул
он, будем потом заново прослушивать этот наш разговор, и дополнять его, и
анализировать. С этими словами он извлек из недр кейса маленький черный
(японский, видимо) магнитофончик, включил его (красный огонек загорелся) и
демонстративно положил на середину скатерти, а кейс убрал под стол.
Я знаю, что вы боитесь меня, продолжал майор, - нет, не майор, а
совершенно штатский человек, Вениамин Иванович Красногорский, явно
ощущающий себя сейчас не в своей тарелке, явно нервничающий, совсем ни в
себе и ни в чем не уверенный. Я знаю, что вы думаете сейчас, что я хочу
вас как-то обмануть, втянуть в грязное дело, завербовать... Нам с вами
надо как-то проскочить этот этап. Очень скоро вы поймете, что все у нас
обстоит совсем не так и что я вас тоже боюсь и имею для этого весьма
серьезные основания.
Сначала беседа наша будет похожа на допрос, продолжал (становясь уже
совсем не похожим на себя, - нервно постукивая костяшками обеих рук по
скатерти и улыбаясь почти искательно) Вениамин Иванович. Но вы скоро
поймете, что никакой это не допрос, а просто мне надо убедиться
спервоначалу в правильности своих догадок... То есть, я и так в них
убежден, иначе бы я не пришел сюда и не заводил бы с вами... Короче,
сначала я хочу, чтобы вы искренне и точно ответили на несколько очень
простых вопросов. Все они требуют - для начала - только бинарного ответа:
да - нет. Они абсолютно вас ни к чему не обязывают. Некоторые ответы я
знаю заранее, некоторые - нет, но тут возможны разные варианты, которые я
не способен просчитать...
Видимо, именно неестественность, даже - противоестественность
ситуации побудила Станислава сказать хоть что-нибудь - остановить этот
непонятный поток слов и эмоций, который пугал даже больше, чем
отвратительный (пусть!), но незамысловатый при этом, нажим в целях сломать
и вербануть.
- На одной руке вы сколько раз можете подтянуться? - спросил он
неожиданно для себя и уж конечно - для майора.
Вениамин Иванович замолчал на полуслове, потрясенно мигнул, а потом
обрадовался вдруг, разулыбался, засиял:
- Шесть раз! - сказал он с гордостью. - Но только на правой. А на
левой - один, много - два.
- Что ж вы так... - заметил Станислав, совершенно не понимая, что ему
теперь делать с полученной информацией. - Надо бы и на левой тоже...
- Не получается, - признался Вениамин Иванович со вздохом, но тут же
спохватился. - Я рад, что вы чувство юмора не потеряли, - сказал с
искренней доброжелательностью. - Знаете, если люди шутят - дело пойдет.
Станислав не был в этом так уж уверен (да и не шутил он вовсе -
просто сорвалась с языка глупость какая-то), но спорить не стал. А
Вениамин Иванович продолжал просительно:
- Ну, вы позволите?.. Несколько вопросов?.. - и, не дожидаясь
согласия, спросил: - Имя такое - Калитин Александр Силантьевич - вам
знакомо?
- Да, - сказал Станислав и, не удержавшись добавил: - Я же вам уже
говорил.
- Он был вашим хорошим другом, правильно?
- Да.
- А почему он вдруг уехал в Москву, вы не знаете?
- Знаю. Но разговаривать об этом не буду.
- Почему?
- Не хочу.
- Но вы не поссорились с ним?
- Нет, конечно. С чего это вдруг?
- Ну, я не знаю... Всякое бывает, согласитесь... Ладно. А Шерстнева
Константина Ильича вы знали?
- Уже говорил вам: нет.
- Но вы все-таки попробуйте вспомнить. Я вам сейчас напомню. В
пятидесятом вы поступали на физфак, помните?
- Ну.
- Проходили собеседование, так?
- Да. И меня не приняли. Без объяснения причин.
- Но вы помните, как все это было? Попытайтесь вспомнить. Вот вы
вошли в комнату. Там сидела комиссия...
Станислав честно попытался вспомнить.
- Не помню ничего, - сказал он. - По-моему, там было темно и
накурено, как в пивной. Сидели какие-то люди за столом. Человек пять.
Очень недоброжелательные. Я совершенно не понял, почему они на меня так
наезжают, но ясно было, что дела мои - говно, простите за выражение...
- Ну-ну.
- Все. Никто мне не представлялся, знаете ли. Так что если и сидел
там этот ваш Шерстнев, то это осталось для меня тайной, покрытой мраком...
- И вы никого из них не запомнили?
- Нет, конечно. Там один на меня особенно злобно наезжал - белокурый
такой, помнится, был, молодой... А все прочие - на одно лицо.
Вениамин Иванович некоторое время молчал, взгляд у него остановился,
словно кто-то там у него внутри ударил вдруг по тормозам.
- Это и был Шерстнев, - сказал он наконец.
- Да? Ну и сука! Он же меня тогда совершенно зажрал. Вопросов сто,
наверное, задал, гад белоглазый. Видимо, была ему дана установочка -
завалить чесэвээна. Вот он и завалил, молодчага. "Молодец и здоровляга и
уж навернОе не еврей!.."
- Вы думаете, он был еврей?
- Господи, да нет, конечно. Это присловка есть такая, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130