Другая
версия: самоубийство - сунул в рот палочку динамита и задействовал
взрыватель. Способ экзотический, но известный в следственной практике. В
те дни (и годы) самоубийства следователей не были такой уж редкостью: не
выдерживали нервы, страх буквально жевал людей, хрустя их костями - страх
ареста, страх фронта, страх военного поражения, страх ответственности...
Но что касается Гугнюка, то он как раз был не из слабонервных, пил -
умеренно, с женщинами был на высоте, работу свою любил и не боялся ее - не
было у него внутри самоубийцы. И - главное - не обнаружены были никакие
следы взрывного устройства или взрывчатки.
Конечно, время было нервное и дерганое: блокада началась, бои велись
уже на Пулковских высотах, в спецтюрьме ежедневно шли в расход десятки
ранее арестованных - инородцев, интеллигентов, недобитых с довоенных
времен спецов, военных и технарей. Не было реальной возможности провести
расследование с той тщательностью, которая подразумевается при событии
насильственной смерти сотрудника НКВД. И главное: не оказалось НИКАКИХ
зацепок, ничего не удалось обнаружить такого, что давало бы хотя бы намек
на объяснение происшедшего. Какой-то гигант мысли написал в заключении о
причине смерти: "вероятно, случайный осколок фашистской бомбы", и дело
было задвинуто в архив.
В сорок девятом, когда органы чистили в очередной раз (Ленинградское
дело), папочку извлекли и снова дали ей ход: теракт, измена, подрывная
деятельность... Кое-кого (кому очередь подошла) шлепнули, кого-то
посадили, кого-то выгнали - за непроявленную бдительность. Папочка
пополнилась замечательными показаниями: "...подойдя со спины, трижды
выстрелил Гугнюку в голову из пистолета ТТ, а затем, подобрав стреляные
гильзы и сами пули..." Человек, который эти показания организовал, явно не
дал себе труда прочитать описание того, как выглядел мертвый Гугнюк (листы
дела 3, 4, 5) - впрочем, этого от него и не требовалось.
В пятьдесят пятом папочка снова пошла в дело: по крайней мере троих
уволили из органавтов, - и именно тогда, попадает она в поле зрения моего
Умницы, в распоряжении которого к этому моменту уже было кое-что
аналогичное.

В августе 1948-го полковник медицинской службы, хирург, Иван
Захарович Габуния в присутствии множества свидетелей умер странной и
страшной смертью за две минуты до начала пустяковой операции - рядовой
аппендэктомии, - которую он намеревался произвести. Больной, полностью
подготовленный, уже лежал на столе, а Иван Захарович не спеша, с обычными
своими шуточками-прибауточками, докуривал последнюю сигаретку "перед
потрошением организма", - тоже полностью готовый, с марлевой маской на
груди и с обтянутыми резиной, отмытыми, разведенными в стороны ладонями
вперед, руками, так что дымящуюся сигарету держала пинцетом и подносила
ему к губам молоденькая медсестра. Строго говоря, эта медсестра и была
единственным подлинным свидетелем события, остальные набежали со всех
сторон позже, услышав нечеловеческий вопль несчастной девчонки, совершенно
обезумевшей от ужаса. А ведь она была, как-никак, медсестра, причем
медсестра Военно-Медицинской Академии - всякой крови и развороченной плоти
успела навидаться, но даже ей показалось непереносимо ужасным, когда у
человека, который только что мирно затягивался табачным дымом из ее рук и
отпускал в ее адрес плотоядные шуточки, вдруг оба глаза вылетели из орбит
и смачно шлепнулись в рукомойник. Иван Захарович Габуния умер практически
мгновенно, еще до того, как обездвиженное тело его оказалось на кафельном
полу.
Один из врачей, производивших вскрытие, сказал мне позднее: "Такое
впечатление, что в черепной коробке у него вдруг возникла некая зона
высочайшей температуры, мозг - мгновенно _в_с_к_и_п_е_л_, и образовался
клуб раскаленного пара под большим давлением", - со всеми вытекающими из
этого чудовищными последствиями, добавил бы я: кипящую смесь выбросило
через все предусмотренные природой отверстия черепа, но сам череп
выдержал, только разошелся поперечный шов - не помню, как он называется по
науке.
Следствие было начато по всей форме, но не успело еще даже
по-настоящему зайти в тупик, как дело было изъято у военной прокуратуры и
передано в органы. Во-первых, Иван Захарович был старым заслуженным нашим
агентом (кличка "Морзе", кличка "Атташе" и даже кличка "Зоя"), а
во-вторых, возник к этому событию интерес некоего
научно-исследовательского учреждения, занимавшегося разработкой нового
оружия. По некоторым слухам, разрабатывали они там так называемую
вакуумную бомбу, и, видимо, нечто знакомое по своим предшествующим
экспериментам усмотрели в обстоятельствах гибели агента "Зоя". Впрочем,
сходство оказалось, надо думать, поверхностным, дело через месяц снова
появилось у нас с научной резолюцией "интереса не представляет", и все
пошло чередом. Взяли и закатали на двадцать пять лет другого полковника
медслужбы, излишне гонористого и болтливого знатока радиационных поражений
кожи, агент "Зоя" давно его уже и весьма квалифицированно разрабатывал,
так что слепить дело труда не составило, надо было только выбить из него
признание в террористической деятельности в отношении сотрудника органов,
а это уже была чисто техническая проблема. Смертная казнь тогда была еще в
отмене, но, насколько я выяснил, гонористый полковник и без нее
благополучно сгинул на зоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130