.. а то что же получается?..
Он чиркал, вымарывал, вписывал свое заявление... Следователи
продолжали подшучивать, хотя и казались раздосадованными и даже как бы
обиженными, Мирлин смотрел на него молча, рассеянно улыбаясь... Но вот все
это кончилось. Он чувствовал себя, как будто мешки пудовые грузил, руки
дрожали, и тут Мирлин поднялся из-за своего столика и перестал улыбаться:
"Соньке позвони, - сказал он, и лицо его вдруг перекосило. - Скажи, что...
в общем... передай..." "Обязательно. Немедленно. Ты не беспокойся, я
помогаю..." И Мирлина увели в распахнувшуюся дверь, во тьму и пустоту
огромного тамбура, и дверь за ним закрылась, и его не стало видно.

Потом они с майором вернулись в старый кабинет, и майор отстучал там
еще один протокол. В этом протоколе объяснялось (кому-то), почему в первом
протоколе Станислав позволил себе ложные показания. Веньямин Иванович
предложил такой вариант объяснения: зная о том, что у Мирлина маленькие
дети, я, Красногоров Станислав Зиновьевич, опасался своими показаниями
повредить ему, а вот теперь, после очной ставки, подтверждаю, что
такого-то числа.... И пошло-поехало... Читали, передавая листки... Пили
чай... Статья не понравилась... Сказал Мирлину: "Посадят тебя за это,
Семен..."
Он подписал протокол. Третий за день. Было уже - без десяти шесть.
Восемь часов без обеда. В глазах было темно, язык не ворочался. Веньямин
Иванович - этот был как огурчик! - любезно проводил его до самого прапора
внизу. Попрощались, пожав друг другу руки, и Станислав вышел через дверь
подъезда номер пять наружу. Ленивый жар раскалившегося за день города
окатил его.

8
- А какого дьявола ты так рыпался? - сердито спросил Виконт. -
Неужели же не ясно тебе было, что раскололся Семен? Или ты вообразил себе,
что...
- Почему? - прервал его Станислав. - ПОЧЕМУ он раскололся?
- Да какая тебе в сущности разница? Раскололся! Не выдержал чего-то
там. Дал слабину... Испугался... Или обманули его. Или просто протрепался
- он же трепло. Так чего ради, спрашивается, надо было тебе строить из
себя партизана на допросе? В чем смысл?
- Не знаю, - сказал Станислав.
Виконт, конечно же, был прав....
И Галилей был прав. А вот Джордано Бруно - нет. Только смешно было
говорить об этом применительно к данному случаю... Не смешно, конечно -
смешного тут ничегошеньки не было, а - высокопарно, что ли?.. Неуместно.
- Не знаю, - повторил он.
- В результате, ты теперь у них на крючке, - продолжал Виконт
по-прежнему сердито. - Статья сто восемьдесят один - дача заведомо ложных
показаний. В любой момент они теперь могут тебя потянуть на цугундер.
- Срок?
- Срок там какой-то небольшой, но какого черта тебе он нужен - даже и
небольшой?.. Кстати, на работе ты собираешься об этом обо всем говорить?
- А хрен его знает... Может быть, расскажу Ежеватову. А может быть, и
нет.
Виконт отвернулся и захлюпал трубкой. Он не сказал более ни слова, но
Станислав прекрасно понял это его хлюпание. "Некоторые недурно устроились:
они могут позволить себе выбирать - говорить начальству или НЕ говорить...
У вот у некоторых такого выбора нет".
- Не понимаю, - сказал он. - Какого черта они из протокола в протокол
тащили эту мою фразу: посадят тебя, Семка... Кстати, я говорил ему это
тогда или нет?
Виконт пожал плечами.
- А все остальное ты понимаешь?
- Нет. Не понимаю, зачем упоминал он про Сашку. Не понимаю, причем
тут Каманин... Кстати, ты знаешь, что Каманин, оказывается, дал на меня
хороший отзыв?
- И где он, этот отзыв?
- Не знаю... Ч-черт, до чего неохота обо всем об этом на работе
рассказывать, е-мае...

Ежеватов выслушал сообщение (краткое, без подробностей), набычив
могучий свой лоб с залысинами, и некоторое время потом молча шевелил
желваками на впалых загорелых щеках.
- Отпуск дать тебе? - спросил он наконец с напором.
- Зачем?
- А чтоб на п... мозолей не было. Хочешь?
Станислав пожал плечами.
- Тогда - все, - сказал Ежеватов. - В Будапешт хотел тебя в сентябре
отправить, теперь - х... тебе, а не Будапешт. Никому больше ничего не
говори и пошел работать. Где отчет по по этому е.... АНТИТЬЮРИНГу? Три дня
простого отчета закончить не можешь, жопа с ручкой!

А Жека Малахов крякал, мотал румяными щеками, сморкался в огромный
клетчатый платок, в глаза не смотрел.
- Ну надо же! - сказал он огорченно и озадаченно. - И вел себя, вроде
бы, вполне прилично, а все равно - будто в говне искупался.
Станислав промолчал. Он так не считал. Ему казалось, что он вел себя
хорошо. Не просто прилично, а - хорошо. Пусть не слишком, может быть,
умно, но - честно. В конце концов, честность всегда глуповата. И он честно
держался до самого конца, до тех пор, пока был ну хоть какой-нибудь смысл
держаться... Однако никто, кажется, кроме него, так не думал.
- Понимаешь, - сказал Жека. - Им ведь надо было от тебя только одно:
чтобы ты подтвердил факт РАСПРОСТРАНЕНИЯ. И ты - подтвердил.
- Это не я подтвердил, это Семка подтвердил, а я только с ним не
спорил...
- Не существенно. Это для тебя важно, для меня важно: сразу или не
сразу, легко или с трудом, сопротивлялся или лег, лапки кверху. А им это
все без разницы, их - нравственные императивы не интересуют. Распространял
подследственный свои антисоветские сочинения или нет? Да, распространял,
что и подтверждается показаниями свидетелей, не состоящих в родстве...
- Что же я, по-твоему, должен был делать? - угрюмо сказал Станислав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130