при
таком допущении мы неизбежно должны будем приписать слу-
чаю противоречащую всем правилам вероятности силу. В таком
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
случае мы действительно с равным правом могли бы допустить,
что слово <кукушка>, как утверждали некогда Лазарь Гейгер
и Макс Мюллер, не имеет ничего общего с звуками, изда-
ваемыми кукушкою. Во-вторых, условия в этом случае во вся-
ком отношении иные, даже противоположные тем, которые на-
блюдаются, например, при переходе гласных в немецком языке.
Такой, например, переход гласных, как <Ьшс1е, ЬапД, еЬипс1еп>,
и т. п. распространяется на далеко ле-
жащие друг от друга глагольные понятия, и помимо того, между
понятиями времени и соответствующими им формами перехода
гласных нигде нельзя найти другое аналогичное отношение зву-
ка и понятия. Следовательно, допускать в данном случае звуко-
вую метафору нет оснований, тем более, что многочисленные зву-
ковые ассоциации, благодаря которым явления языка могли в
этом случае вылиться в однообразную форму, дают, по-видимо-
му, вполне достаточные условия для образования форм перехода
гласных. Тем не менее, принимая во внимание сложность усло-
вий, в которых, очевидно, совершается образование форм речи,
нельзя, по моему мнению, в известных случаях, даже здесь от-
рицать без дальнейших рассуждений возможность совместного
действия звуковых ассоциаций и ассоциаций по значению. При-
мером такого совместного влияния тех и других ассоциаций мо-
жет, пожалуй, служить образовавшийся в нововерхненемецком
наречии из ассимилированного из латинского языка глагола
<р1а еп> - мучить, терзать, (<Р1а е=р1а а>, удар) учащатель-
ный глагол <р1асЬеп> = в собственном смысле - наклеивать, в
фигуральном - мучить, терзать. Но раз возникла такая учаща-
тельная форма, то, по аналогии, мы естественным образом
должны были образовать форму <ЬНс^еп> (нагибаться) от <Ые-
еп> (гнуть), форму <асЬтОсЬеп> (украшать) от <асИтше^еп>
(гнуть) и т. д. Однако должна ли вообще образоваться в данном
случае учащательная форма? И нельзя ли объяснить подражани-
ем уже существующим образцам то обстоятельство, что такой по
аналогии с другими учащательными глаголами образовавшийся
переход звуков сделал слово и с фонетической стороны адекват-
ным выражением оттенков понятия. Сделав это предположение,
мы не будем уже отрицать также возможность и того, что такие
учащательные формы первоначально образовались для тех поня-
тий, для которых усиление звука являлось своего рода звуковой
К вопросу о происхождении языка
метафорой, и лишь впоследствии, при дальнейшем распростра-
нении этого явления, такое происхождение было вытеснено чис-
тыми звуковыми ассоциациями. Конечно, такое объяснение весь-
ма проблематично, так как дело идет о единичном феномене. Но
при столь сложных явлениях, как в языке, мы никогда не
должны забывать, что указание одного условия не исключает
влияния других условий; поэтому хотя распространение извест-
ного явления языка через звуковые ассоциации и объясняет факт
именно этого распространения, но нисколько не делает понят-
ным происхождение самого явления. Мы наблюдаем здесь со-
вершенно то же, что и в <Ьо1а (1е ГшйЬайоп> французских со-
циологов: эти законы тоже должны объяснить всевозможные
социальные явления, но к сожалению оставляют совершенно
неизвестным, как произошло то, что должно распространяться
через подражание.
Исходя из этой точки зрения, я могу добавить еще несколько
слов в пользу звуковых метафор в еврейских формах спряжения,
в предположении которых я схожусь, впрочем, с выдающимся
современным знатоком еврейского языка Эд. Кёнигом. Известно,
что в еврейском языке имеются характерные фонетические изме-
нения в конечных согласных двухсложных глагольных корней,
идущие параллельно с изменениями значения. Эти изменения мо-
гут послужить лучшим, чем ономатопоэтические новые образова-
ния в немецком языке, примером того явления языка, которое я
выше назвал звуковой метафорой, потому что в них еще менее
можно заподозрить действительное звукоподражание. Возьмем,
например, такой ряд слов, как рага (развязывать), рагай (разде-
лять), рагаз (рассеивать), рагаН (ломать), рагаг (расщеплять) и т. д.
Одна из этих форм, взятая в отдельности, могла бы, конечно,
быть совершенно лишенною смысла. Но если рассматривать их в
связи, то едва ли можно сомневаться в связи фонетических из-
менений и изменений смысла, тем более, что различные ряды, в
которых фонетические изменения протекают аналогичным обра-
зом, поддерживают в этом случае друг друга. С той же точки
зрения мы можем рассматривать и формы пиэль, пуаль, ги-
филь , гофаль и т. д. еврейского глагола, не упуская однако из
виду и компликацию с чисто звуковыми ассоциациями, при чем
^ Р1ё1, Риа1, Н1рЫ1, НорЬа1 - формы спряжений в древнееврейском
языке, соответствующие нашим залогам. Лрцлеч. перев.
242
В. Вундт <Проблемы психологии народов>
параллелизм фонетических изменений и изменений смысла с
одной стороны и чисто звуковые ассоциации - с другой то пере-
крещиваются, то помогают друг другу. О звуке у формы пуаль,
как страдательного залога, была речь уже выше: это то же
углубление гласного звука, которое как выражение страдания
распространено в значительном числе африканских наречий, в
языках же и наречиях Судана тесно связано с аналогичными
обозначениями качеств и свойств предмета. Дальнейшее доказа-
тельство в пользу содействия таких основанных на чувствовани-
ях ассоциаций можно видеть в том, что на закономерном пути
этих глагольных изменений иногда из форм, лишенных всякой
связи между звуком и значением, образуются наклонения, оно-
матопоэтический характер которых тотчас же улавливается
ухом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113