Путь мой весь был перечеркнут светлыми и темными
полосами. Огромное заснеженное пространство передо мной было совершенно
неподвижным, только вдалеке на дороге я увидел маленькую фигурку, которая
двигалась мне навстречу летящей, скользящей походкой отличного лыжника.
Задолго до того, как я смог рассмотреть его лицо, я узнал Эстравена.
-- Что случилось. Терем?
-- Мне необходимо немедленно добраться до границы, -- сильно задыхаясь,
сказал он, но даже не остановился. Я тут же развернулся, и оба мы помчались
на запад. Я с большим трудом поспевал за ним. Там, где дорога сворачивала и
вела в Сассинотх, он сошел с нее и двинулся напрямик через поля, по
нетронутому снегу. Мы миновали замерзшую реку Эй километрах в полутора
севернее самого города. Берега у нее были крутыми, так что, поднявшись, мы
оба вынуждены были остановиться и передохнуть. Мы еще недостаточно окрепли
для подобных скоростных бросков.
-- Что случилось? Тессичер?..
-- Да. Я слышал его разговор с кем-то. По транзитному передатчику.
Вечером. -- Грудь Эстравена тяжело поднималась и опускалась, он хватал
воздух ртом точно так же, как когда лежал на льду, выбравшись из той голубой
трещины. -- Тайб, должно быть, готов немало заплатить за мою голову.
-- Проклятый, неблагодарный предатель! -- сказал я, заикаясь от гнева,
но имея в виду не Тайба, а, разумеется, Тессичера, предавшего старого друга.
-- Такой он и есть, -- сказал Эстравен. -- Просто я слишком на него
понадеялся, заставил слишком напрячься его мелкую душонку. Послушай, Дженри.
Возвращайся в Сассинотх.
-- Я по крайней мере провожу тебя до границы, Терем.
-- Там могут быть орготские стражники.
-- Я останусь на этой стороне. Ради Бога... Он улыбнулся. Все еще тяжело
дыша, он оттолкнулся палками и помчался вперед. Я за ним.
Мы миновали небольшой промерзший лесок и пошли по холмистой равнине
спорной территории. Здесь некуда было спрятаться. Залитое солнцем небо,
белоснежный мир и мы -- две темные черточки, две тени, два беглеца. Холмы
скрывали от нас границу до тех пор, пока мы неожиданно не оказались
буквально метрах в двухстах от нее и не увидели прямо перед собой нечто
вроде мощной ограды, верхняя часть которой возвышалась сейчас над снегом
едва ли больше чем на полметра. Верхушки столбиков были окрашены в красный
цвет. На стороне Оргорейна никаких стражников заметно не было. На нашей были
видны лыжные следы, а чуть южнее -- несколько маленьких фигурок.
-- Вон там кархайдская стража, -- с горечью выдохнул Эстравен и
покачнулся.
Мы бросились назад, спрятавшись за небольшой возвышенностью, которую
только что преодолели. Там мы и провели весь тот долгий день -- в лощине меж
густо растущих деревьев хеммен; их красноватые лапы склонялись низко,
отягощенные грузом снега. Мы обсудили множество различных вариантов: куда
лучше двигаться -- к северу или к югу вдоль границы, чтобы выбраться из
этого сверхопасного района, и где лучше спрятаться: в холмистой местности к
востоку от Сассинотха или на севере, в пустынных безлюдных районах. Однако
каждый из наших планов в чем-то был ущербным, так что приходилось его
отвергать. Эстравена предали, выдали Тайбу; теперь известно, что он в
Кархайде, так что путешествовать открыто, как прежде, стало невозможно. Не
могли мы и затаиться, совершая небольшие переходы: у нас не было ни палатки,
ни пищи, ни даже просто сил. Ничего не осталось, кроме отчаянного перехода
границы в открытую; все остальные пути были заказаны.
Мы прижались друг к другу в темной впадине под темными деревьями, лежа
в снегу и стараясь согреться. Где-то около полудня Эстравен чуточку
вздремнул, но я был слишком голоден и слишком замерз, чтобы уснуть; я лежал
рядом с моим другом словно в каком-то забытьи, пытаясь вспомнить те слова из
стихотворения, которое он однажды читал мне: Двое -- в одном, жизнь и
смерть, и лежат они вместе... Было немного похоже на то, как мы лежали,
бывало, в палатке на Леднике, только теперь у нас не было ни убежища, ни
еды, ни возможности отдохнуть: ничего у нас не осталось, кроме той дружбы,
которой тоже скоро должен был прийти конец.
Небо к вечеру затуманилось, мороз усилился. Даже в этой защищенной от
ветра лощинке было слишком холодно, особенно если сидеть неподвижно. Мы
старались как-то размяться, но с наступлением сумерек меня начало трясти от
холода точно так же, как когда-то в грузовике-тюрьме, который вез меня через
весь Оргорейн на Ферму. Тьма, казалось, никогда по-настоящему не наступит.
Когда голубые сумерки сгустились, мы вышли из лощины и, осторожно прячась за
стволами, стали подниматься к границе, пока не смогли разглядеть за холмом
линию пограничной стены -- несколько неясных возвышений цепочкой на бледном
снегу. Ни огонька, ни единого движения, ни звука. Вдалеке, на юго-западе,
виднелось неяркое желтое сияние -- там был какой-то городок или деревня
одной из оргорейнских Комменсалий, где Эстравен со своими никуда не годными
документами мог бы рассчитывать по крайней мере на ночлег в местной тюрьме
или на ближайшей Добровольческой Ферме. И только тогда -- именно в тот миг,
в тот последний миг, не раньше, -- я понял, что именно мой эгоизм и молчание
Эстравена скрыли от меня, понял, куда он на самом деле идет и во что намерен
ввязаться. И я сказал лишь:
-- Терем... подожди(
Но его уже не было рядом, он мчался вниз по склону холма --
замечательный лыжник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111