Допрос был чистейшей воды проформой, ответы не имели особого значения Ц
моя песенка была спета.
Покончив с протокольными формальностями и установив мою личность, Олив
ье спросил:
Ц Вы ездили в Германию?
Ц Я бы мог ответить, что это вас не касается, но, поскольку мне нет никакой
нужды делать из этого тайну, я вам отвечу: да.
Ц А почему вы туда ездили?
Ц Там живет семья моей жены.
Ц Но у вас была и другая причина?
Ц Да? Интересно… Я вас слушаю.
Ц Прошу вас, перестаньте валять дурака, не забывайте, что на вас ложатся
тяжкие обвинения.
Ц Какие же?
Ц Я не собираюсь отчитываться перед вами, вы находитесь здесь только дл
я того, чтобы отвечать на мои вопросы!
Ц Тогда позвольте мне послать вас и ваши вопросы к черту, ибо я не намере
н отвечать, пока не узнаю, с какой целью меня допрашивают.
Ц Я повторяю вам, что перед вами следователь, представитель судебной вл
асти. Знайте, что ваша развязность могла бы вам дорого обойтись…
Ц Весьма признателен за это условное наклонение, но, если судить по скуч
ающим в коридоре господам, вы, кажется, заранее предвидели исход нашей бе
седы. Номер уже заказан, не так ли?
Ц Вы в самом деле заночуете в тюрьме, если не измените своего поведения.

Ц Я полагаю, вы на это и рассчитываете?..
Ц Итак, собираетесь ли вы, да или нет, сказать мне, что ездили в Дармштадт н
а завод «Мерк», чтобы получить некое компрометирующее вас письмо?
Ц Я уже сказал вам, что буду отвечать на вопросы лишь после того, как мне с
ообщат, в чем я обвиняюсь. Впрочем, допрос полагается вести в присутствии
адвоката, после того как он ознакомится с делом…
Ц В Джибути нет адвоката, а если бы таковой и был, то он не смог бы ни ознак
омиться с вашим делом, ни помочь вам на допросе; закон от 1897 года здесь не ра
тифицирован.
Ц Но тогда это что Ц вертеп? Лес Бонди
В прошлом этот лес славился тем, что был при
бежищем разбойников. (Примеч. пер.)
?
Ц Вы не имеете права оспаривать закон. Я повторяю свой вопрос и в порядке
исключения сообщаю вам, что среди прочего вы обвиняетесь в изготовлении
фальшивого разрешения и подделке подписи губернатора.
Ц Только и всего! Вы, кажется, хватили через край… Нет, мсье, увы, я никогда
не держал в руках что-либо похожее на «разрешение», а также другие докуме
нты, подпись на которых напоминала бы подпись губернатора.
Ц А то письмо, предъявленное в Дармштадте с целью приобрести наркотики?

Ц Я вовсе не нуждался в разрешении; речь шла лишь о том, чтобы подтвердит
ь, действует ли еще закон от 20 июня 1897 года?
Ц Но где само письмо?
Ц Я уничтожил его за ненадобностью, я не думал, что оно вас заинтересует.

Ц А откуда вы его получили?
Ц Из приемной губернатора, где, по словам Жозефа Эйбу, он мне его и подпис
ал.
Ц Подписал у кого?
Ц Не знаю, во всяком случае не у губернатора. Я видел только официальную
печать, которая, впрочем, была поставлена красными чернилами. Может быть,
эта деталь вас заинтересует?
Следователь посмотрел на меня, слегка встревоженный моим замечанием, но
сделал вид, что пропустил его мимо ушей.
Ц Значит, вы не можете предъявить этот документ?
Ц Нет, и повторяю еще раз, я не мог предположить, что у вас возникнет такое
желание.
Ц Хорошо…
Он взял какой-то бланк, заполнил его торопливым и нервным почерком, поста
вил свою подпись и позвал жандарма. Это был ордер на арест. Я встал и сказа
л ему с улыбкой:
Ц Вы видите, мсье, комната для меня была заказана…

IV

Жандарм, добрый малый родом из Монтобана, выполнял приказы, не вкладывая
в это никакой страсти, лишь слепо подчиняясь чужой воле. Когда мы вышли на
улицу, в ответ на мою просьбу он согласился отвести меня домой, чтобы я взя
л несколько пар белья. У двери меня ждал Абди; увидев столь приятного сопр
овождающего, он сразу понял, что произошло. Вместе с нами он вошел в мою ко
мнату и, свернув матрас, взвалил его к себе на плечи. Славный жандарм, кото
рый не был знаком с Абди, принял его за кули и позволил ему следовать за на
ми, не проявив подозрительности.
Таким образом, Абди проник в тюрьму и увидел, где располагается моя камер
а. Это всегда может пригодиться…
Помещение, в которое меня отвели, вызвало в памяти неприятные воспоминан
ия о моем тюремном заключении в 1916 году, когда я играл роль козла отпущения
, принесенного на алтарь государственных интересов, дабы успокоить англ
ичан, раздраженных поставками оружия из Джибути.
От внешней ограды камеры были отделены дозорным путем шириной три метра
; по нему прохаживались часовые. Каждая из камер имела дворик со стороной
в четыре метра, окруженный очень высокими стенами, украшенными бутылочн
ыми осколками. Знойные лучи солнца отвесно падали в этот дворик, раскаля
я его, как печку.
В углу был оборудован сток, заменявший ватер-клозет и распространявший
вонь, а по ночам оттуда выползали полчища тараканов. Массивная дверь с пр
оделанным в ней окошком вела непосредственно в камеру, прямоугольную ко
мнату размером три на четыре метра; вентиляцию обеспечивала лишь одна от
душина в форме полумесяца под самым потолком.
Застаивавшийся в темной камере сырой воздух делал невыносимой сорокаг
радусную жару. Поэтому пленник смотрел через окошечко на этот залитый со
лнцем и зловонный дворик, как на райский уголок, и с нетерпением ждал, когд
а ему будет позволено провести там один час. Это называлось тут «прогулк
ой».
Доброжелательности жандарма я был обязан тем, что мне разрешили выходит
ь на этот квадрат под открытым небом в любое время;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66