Уменьшенное и отремонтированное здание выглядело таким уютным среди буйной зелени деревьев и цветов. Теперь же на голом месте оно превратилось в обыкновенный, довольно аляповатый дом.
Несколько дней Кямиль-бей работал вместе с рабочими, и на его руках появились волдыри от лопаты, кирки и заступа. Потом волдыри лопнули и их заменили сухие мозоли, столь необычные на ладонях этого сына паши.
Когда срезанные ветки и выдернутые сорняки были выброшены из сада и все расчищено, Кямиль-бей оперся на лопату, взглянул на плоды своего труда и тяжело вздохнул. Он, видимо, зашел слишком далеко и все испортил. Во всяком случае, не было ничего общего между его планами и действительностью. Все знания, полученные им в университетах и художественных мастерских, вся его любовь к искусству здесь не пригодились. Кругом было голо и пустынно.
«Как я привезу сюда Айше и Нермин?» — подумал Кямиль-бей.
Приехав через две недели на виллу с полной арбой цветочных горшков, он в изумлении замер у ворот. Сад словно сам привел себя в порядок. Освободившись от сор-
няков и зарослей, он расцвел, преобразился, стал неузнаваем.
Кямиль-бей в восторге хлопнул себя по коленям. Впоследствии, рассказывая об этом одному приятелю, которому очень нравился сад, он говорил: «Как жаль, что я не сфотографировал его таким, каким он был вначале. Обязательно нужно было запечатлеть его прежний запущенный вид. Как интересно было бы сравнить теперь эти два
сада».
Никогда еще не был он так доволен собой, никогда так не верил в себя, как в это утро! Значит, у него все-таки достаточно практической сметки, чтобы справиться с такими делами. Если он как следует постарается, то, вероятно, сможет стать вполне деловым человеком.
Именно в эти дни Кямиль-бей проникся уважением и любовью к деревьям, цветам и травам, и это чувство сохранилось у него до конца жизни.
Нермин и Айше переехали на следующий день. Как только Айше увидела сад, она вспорхнула, как птичка. Нермин обошла весь дом. Со вкусом обставленный старинной мебелью, еще пахнущий масляной краской и свежими досками, он был прекрасен.
Но Нермин нашла его подходящим — и только... Она даже не подозревала о чувствах своего мужа. А Кямиль-бей чрезвычайно гордился тем, что за несколько сот лир построил виллу, оцениваемую з тысячи. Жене его творение нравилось не больше любого дома, который они обычно снимали на сезон.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Говорили, что в Анатолии идут бои. Муж тетки Нермин выражал по этому поводу свое огорчение. Он надеялся, что с окончанием войны широко развернется торговля, и теперь жаловался, что беспорядки в Анатолии мешают его делам. Во время войны он в несколько раз увеличил свой капитал, и теперь ему, торговому комиссионеру, чтобы вложить накопленный капитал в выгодное дело, нужна была надежная финансовая обстановка и спокойная, с устойчивым режимом страна. Ох, уж эти военные, говорил он,
имея в виду прежде всего Мустафу Кемаля. У них хватает ума лишь на то, чтобы драться! Конечно, он вполне понимает положение офицерства. Ведь солдаты побежденной страны разъедутся по домам и займутся своими обычными делами, а что прикажете делать офицерам?
С этой мыслью, улыбаясь, согласились и некоторые высшие иностранные офицеры, которых он однажды пригласил на ужин. По мнению высокого полного полковника английской армии, война— своего рода спорт. С этой точки зрения он осуждал коллегу, которого звали Муста фа Кемаль-паша. Если столкнулись две силы, одна из них должна быть побеждена. Благородный спорт признает поражение, точно так же как и победу, без спора... Затем... Если уж воевать, то надо на что-то рассчитывать.
— Разве вы не такого же мнения?—обратился полковник к Кямиль-бею.
Кямиль-бей в этот момент думал о небольшой кухне в нижнем этаже виллы, которую собирался облицевать кафелем.
— Вполне с вами согласен, мистер! — рассеянно отве-тил он.
Кямиль-бей много путешествовал, но никогда еще не бывал в побежденной стране. (Вероятно, потому, что не принято путешествовать по таким странам.) Сейчас он смотрел на рухнувшую Османскую империю глазами иностранца, и куда бы ни упал его взор, он ничего не видел, кроме развалин.
Османские турки жили мусульманской общиной. Потому ли, что они скрывали свои чувства от других народов, или потому, что в своем развитии не достигли еще европейского уровня, но казалось, что поражение их мало волнует. Кямиль-бей когда-то читал, с каким глубоким горем, презрением и ненавистью к врагу встретили французы поражение 1871 года, когда лишились Эльзаса и Лотарингии.
Занимаясь ремонтом дома, Кямиль-бей имел достаточно времени для размышлений. Он присматривался к прохожим и по их виду старался понять, как его соотечественники относятся к поражению. Но везде видел лишь полное безразличие, подавленность, безнадежность.
Полиция, Жандармерия, чиновники уЖе не служили своей нации, но действовали так же, как и раньше. На улицах играли дети, по-прежнему устраивались свадьбы, в мечетях читался коран.
Люди шептались: «В Анатолии идут бои», «Мустафа Кемаль-паша обосновался в Анкаре», «Он не захотел послать депутатов от Анатолии в Стамбул».
Кямиль-бей принадлежал к тем уроженцам Стамбула, которые никогда в жизни не ездили по своей стране дальше Якаджика '. Поэтому об Анатолии он не имел ни малейшего представления. Этот огромный край снабжал Стамбул уличными торговцами, дворниками, носильщиками и кормилицами, и, по мнению Кямиль-бея, это было все, на что способно его население. А в таком случае, как мог он взяться за оружие? Что он может сделать, если даже Стамбул — центр империи, отказался от борьбы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106