Для него даже деньги не имели никакого значения, не говоря уже о том, что печатала машина. Хотя бы это был фирман о казни Мустафы Кемаль-паши или революционное воззвание о низложении султана.
Впервые увидев Кямиль-бея, он встретил его холодным, но вежливым «здравствуйте». Немного спустя к этому «здравствуйте» была с трудом выдавлена улыбка, но Мыкыртыч-эфенди спокойно сидел на месте, продолжая перебирать тремя пальцами левой руки четки и вытирая стекавшие по щекам слезы.
А вот старший наборщик, в противоположность ему, был очень разговорчивым, любопытным и подвижным стариком. Своим ремеслом он начал заниматься еще с Ахме-том Митхатом, затем работал у Баба Тахира, Ахмета Са-мима, Хусейна Джахида. У него были такие воспоминания о прошлом, особенно относящиеся к эпохе «Сервети-фюнуна» , что Кямиль-бей только после бесед с ним понял, насколько все это ценно для истории национальной литературы.
Маленькая газетка на четырех полосах выходила со множеством ошибок и опечаток. Кямиль-бей решил устранить их и для этого попытался прежде всего подружиться со старшим наборщиком. Кямиль-бей сам корректировал, тут же делал оттиски и вместе с наборщиком просматривал гранки. Но, несмотря на все его старания, очередной выпуск оказался хуже предыдущего.
— Что это такое, Неджми-эфенди? Почему так получается?— озадаченно спросил Кямиль-бей старшего наборщика.
Тот очень спокойно ответил:
— Не обращай внимания, бейим! У нас наборщики готовятся из недоучек, разносчиков газет, учеников носильщиков... Мы, наборщики, можем визиря превратить в быка, а быка сделать визирем. У Эрджумента Экрема есть даже на эту тему рассказ. Не читали?
— Какой бык? Какой визирь?
— Очень просто... Под снимком быка поместили надпись: «Его превосходительство министр просвещения», а под снимком министра написали: «Бык, получивший первый приз на выставке».
— Ну?
— Вот тебе и ну... Мне, например, жалко быка... Опозорили беднягу... Теперь понятно?
— Гяуры на тысячи страниц не допускают ни одной ошибки. Что вы на это скажете?
— Гяуры деньги зарабатывают на том, что печатают без ошибок. А наши хозяева накинулись на нас... Они стараются нажиться даже на заработке наборщика. Вот и разница между гяуром и мусульманином...
Позже Кямиль-бей понял, в чем дело: большинство наборщиков и редакторов были алкоголиками. Они пили непрерывно и днем и ночью. Глаза у них всегда были красные, мутные, сонные больше от пьянства, чем от недосыпания. Один из самых ответственных процессов работы— набор — осуществлялся алкоголиками. Статьи писались изрядно подвыпившими людьми и такими же людьми набирались. Может быть, поэтому помещения редакторов и наборщиков походили друг на друга — грязные и закопченные. И в тех и в других после обеда валялись недоеденные куски хлеба, корки от сыра, промасленная бумага из-под халвы, зерна кунжута с бубликов, повсюду стояли облепленные мошкарой кружки.
В том, как старший наборщик Неджми-эфенди «жалел» быка, под снимком которого по ошибке было написано: «Его превосходительство министр просвещения», чувствовался оттенок высокомерия, свойственный известным ре-
дакторам. Они погрязли в таком болоте, что им ничего не оставалось, как прикрываться самодовольством и безразличием. В этом заключалась и печальная и комическая сторона их положения.
Третьим заинтересовавшим его человеком, с которым познакомился Кямиль-бей, занимаясь газетным делом, был старший распространитель двух еженедельных газет и нескольких журналов Эбузер-ага, по национальности курд. Он жил в Стамбуле с четырнадцати лет, но говорил по-турецки со странным неприятным акцентом, обычно встречающимся только у английских востоковедов. Темно-синий пиджак был ему узок, а брюки слишком коротки. Втиснутое в этот костюм сильное тело грузчика казалось зажатым в тиски. При виде его у впечатлительного Кя-миль-бея захватывало дух. Смуглый, с густыми и всегда насупленными бровями, Эбузер-ага, разговаривая, громко кричал и размахивал руками, словно собирался ударить собеседника.
Когда-то он работал носильщиком-корзинщиком, затем носильщиком с шестом и, наконец, стал носильщиком в таможне, другими словами, достиг, по мнению своих товарищей, аристократического положения. Из таможни он перешел на работу к английскому купцу-комиссионеру.
Эбузер-ага рассказывал:
— Вот-вот должна была начаться мировая война, и наш хозяин заволновался; как говорят: «Увидев зайца, стал борзой». Сперва перетаскал все вещи на Вшивый рынок . Дорого ли, дешево — продал все, что было. Потом и контору сбыл с рук. «Что случилось, бейим?»—спрашиваю я. «Ничего, — говорит. — Ты знай себе веселись». Да, повеселишься тут! Веселиться-то мы веселились, но в сердце заползла тревога.
В это время пришел товар. Смотрю, бумага: простая газетная бумага. Перебросили бумагу на Бабыали. Гяур позвал меня и говорит: «Если хочешь, можешь вернуться на таможню, а не хочешь, иди в газету!» Ну, думаю, прогнать меня собирается... Даже в голове помутилось... За что? У нас, носильщиков, принято так: устроился на место, уходи с него, только когда станешь трупом. Иначе позор! Будут говорить, что проворовался. Или заглядывался на
госпожу, или застали с прислугой. На другое место тогда уж не поступишь. В голове моей все перемешалось, я не понимал, чего он хочет. Даже заплакал. Хозяин волнуется, а я реву. Тогда он позвал секретаря. «Скажи ему,— говорит,— чтобы не ревел. Я подыщу для него хорошее место». А я реву и спрашиваю: «В чем моя вина? Я ничего не знаю. Это кто-то наврал на меня, клянусь!» В конце концов разобрались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106