В свои рисунки Кямиль-бей внес много фантазии. Его деревья не походили на существующие в природе, они имели необычный цвет и форму. В них было что-то радостное, молодое, полное жизни и надежд. Глядя на них, трудно
было сдержать улыбку и не воскликнуть: «Какая прелесть!».
Кямиль-бей рисовал до тех пор, пока сам не почувствовал себя молодым и возрожденным. Однако вскоре это занятие ему надоело, и он снова ощутил тяжесть на сердце. Но за это время он привык к пасмурной и сырой стамбульской зиме.
И на этот раз утомленный одиночеством Кямиль-бей почувствовал острую потребность в общении с людьми. Его подавленное состояние духа усиливалось непривычным сознанием своей бедности, необходимостью быть бережливым, страхом за будущее.
Однажды, преодолев свое недоверие к незнакомому обществу, словно подталкиваемый кем-то, он отправился в ближайшую кофейню.
Кямиль-бей зашел туда впервые, но жители квартала уже кое-что знали о своем новом соседе. Им было известно его знатное происхождение, к тому же он племянник умершей госпожи... А разве могли они забыть, что эта госпожа помогла отремонтировать мечеть и чешме ' и всегда хорошо относилась к бедным? Кямиль-бей нравился им своей скромностью, они видели, как он трудился вместе с рабочими в саду и сам возился с курами... К тому же в это тяжелое для народа время из виллы никогда не слышалось ни музыки, ни пьяного пения.
Его встретили вежливо, доброжелательно и предложили место в углу, где всегда сидели самые уважаемые люди: имам, отставной майор Хасан-бей и хромой плотник Рыза-уста. Пол в этом углу был покрыт потертым ковром. Если в кофейне находился кто-нибудь из почитаемых посетителей, местная молодежь и мастеровой люд не стучали костяшками нард и домино, не хлопали картами по столу, не ругались и громко не смеялись — словом, вели себя как благовоспитанные школьники.
Когда Кямиль-бей зашел в кофейню, в почетном углу, сняв свои мягкие туфли и по-турецки поджав под себя одну ногу, сидел только имам. Он предложил Кямиль-бею место рядом с собой, заказал кофе и, справившись о здоровье, любезно сказал, что его жена собиралась зайти к ним поздравить с новосельем, но он не разрешил, боясь, что они еще не устроились...
Кямиль-бей поблагодарил, ответив, что он и его жена будут рады видеть их у себя...
У имама были слегка раскосые глаза и угреватый нос. Сдвинутые брови говорили о том, что он человек вспыльчивый.
Как-то ночью во время войны, когда в квартале почти не оставалось мужчин, в дом каменщика Тосуна, находившегося на военной службе, забрался вор. Прибежавший на крик женщин имам Мюмин-эфенди так стукнул вора, что тот, потеряв сознание, рухнул на пол. С тех пор имам пользовался всеобщим уважением, особенно у молодежи, склонной к озорству. Только плотник Рыза-уста при встрече с Мюмин-эфенди не упускал случая поспорить и говорил: «Вор был голоден, а то зачем бы ему лезть в чужой дом!»
Имам прервал беседу, подождал, пока гостю подадут кофе, и продолжал:
— Так вот, Омер начал свою проповедь...— Он опять на миг замолк и повернулся к Кямиль-бею. — Ах да, ведь вы не слышали начала. Сейчас расскажу. После победы всем мусульманам раздали по отрезу на халат. Следующий день был пятницей. Омер закончил молитву и, как глава правоверных, обратился к верующим с проповедью. И вот, когда он говорил о религии, о воле аллаха, какой-то бедуин встал и закричал: «О Омер! Клянусь аллахом, все сказанное тобой сплошная ложь!» Верующие замерли. Отвергалось слово аллаха! «Почему?» — совершенно спокойно спросил Омер. «Потому что ты вор. А то, что говорит вор, — ложь». — «Откуда ты взял, что я вор?» — «А вот откуда. Из трофеев всем нам досталось по отрезу на халат. Я принес свой отрез домой. Раскроили, пошили, и получился халат, едва достававший мне до колен. Ты же по крайней мере на вершок выше меня, а халат себе сшил до пят». Омер рассмеялся. «Пусть сын мой ответит тебе!» — сказал он. Сидевший в первом ряду сын Омера встал: «Да, — сказал он, — одной доли отцу не хватило бы на халат. Вот я и отдал ему свою».
Имам умолк, выжидая, какое впечатление произведет его рассказ. Все одобрительно вздохнули. Имам Мюмин поднял руку.
— Благодаря таким священнослужителям ислам распространился по всему свету. А разве мы сейчас мусульмане? Что мы? Грязь на руках мусульман! Отсюда и все наши невзгоды.
Во время рассказа в кофейню вошел хромой Рыза-уста. Когда имам замолчал, плотник подошел к нему своей странной раскачивающейся походкой.
— Видно, ты снова раскрыл свою старую книгу, — сказал он. — Говорят, когда еврей обанкротится, он тоже смотрит в старые книги.
— Типун тебе на язык... Откуда ты взялся, хромой черт?
— Я поспел как раз вовремя. Ты решил, что наш сосед Кямиль-бей новичок, и поэтому сразу начал с Омера. Не так ли?
— Я начал рассказывать до его прихода. Поздоровавшись, Рыза-уста сел на свое место. Внимательно посмотрев на Кямиль-бея, он проворчал:
— Не знаю, о чем ты стал бы рассказывать, если бы не Омер? Словно время справедливого Омера может нам теперь помочь. Как ты полагаешь, Мюмин-ходжа? Разве те, кто сейчас обладает властью Омера, не знают этой истории? Они знают в пять раз больше тебя. Однако это не помешало сегодня шейхульисламу несколько раз приложиться к подолу жен английских офицеров, приехавших осматривать его управление. А сейчас, наевшись до отвала, он, как и ты, наверное, рассказывает своим прихлебателям про Омера.
— Не приведи аллах, чтобы он услышал такие слова! Вы только посмотрите, куда он клонит. Ну нет, это уж слишком!.. До сих пор я думал, что этот хромой попадет в ад. Сейчас я уверен, что он окажется на самом дне преисподней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106