Работая переводчиком в Испании, Кямиль-бей пользовался статуэткой как пресс-папье.
Соломон-эфенди повертел золотого Будду в руках.
— Хороша штучка,—сказал он.—Если найдется любитель, ее, возможно, удастся продать за двести—двести пятьдесят лир. Оставьте. Я покажу клиентам. Американцы дают сейчас хорошие деньги.
— Я не могу ждать. Деньги мне нужны сейчас, немедленно...
Старый еврей посмотрел на Кямиль-бея с удивлением, но сейчас же сообразил: «Ага, попалось выгодное дело. Он теряет голову... Значит, готов на все».
— Сколько же вы хотите?
— Не знаю... Предложите что-нибудь... Сойдемся...
— Вы купили ее до войны? — Да, до войны...
— Впрочем, это не имеет значения. Золото всегда золото. Я спросил просто так. Прошу извинить. А сколько вы отдали!
— Не знаю, не помню. Кажется, тридцать золотых.
— Правильно, цена нормальная.
Антиквар снова повертел в руках статуэтку. Когда-то Кямиль-бей был одним из тех клиентов, которые, не задумываясь и не торгуясь, щедро платили за то, что им нравилось.
Немного подумав, Соломон-эфенди сказал четко и раздельно:
— Вот что мы сделаем. Сейчас я дам аванс в сто лир. Эта вещичка останется у меня. Если попадется подходящий клиент, я продам ее за хорошую цену, если же не найду покупателя, то потом, когда у вас будут деньги, вы отдадите мне долг и возьмете Будду обратно.
— Нет, я не хочу вас затруднять... Благодарю.
— Вы вовсе меня не затрудняете... Наоборот, оставляете на моей витрине красивую вещь.
— Мне неприятно быть обязанным. Лучше всего продать ее сейчас же за подходящую цену. Немного больше, немного меньше... не имеет значения.
— Да, но ведь сто лир вас не устроит?
— Устроит. Я сказал не поэтому... Просто не хочу быть в долгу.
Соломон-эфенди поставил статуэтку на прилавок, достал бумажник и вынул из него две ассигнации по пятьдесят лир. Стыдясь своего поступка, антиквар отвел глаза.
— Пожалуйста. Возьмите пока это. Надеюсь, что я продам статуэтку за хорошую цену, так что при расчете еще останусь у вас в долгу.
Положив деньги в наружный карман пальто, Кямиль-бей быстро вышел. Он чувствовал такое облегчение, словно освободился от тяжелого груза. Глубоко вздохнув, он подумал: «Продавать действительно неприятно. Возможно, именно поэтому наш народ так долго презирал торговлю».
В ближайшей лавке он купил небольшую чугунную печь, кочергу, трубы, оцинкованную подставку под печь и черный вместительный ящик для дров. Решив заменить разбитые стекла в окнах, он прихватил с собой, кроме носильщика, тащившего его покупки, стекольщика.
Пока стекольщик вставлял стекла, носильщик и сторож вынесли старые вещи из конторы в коридор, подмели комнату и протерли пол мокрой тряпкой.
Едва стекольщик закончил работу, как к подъезду подъехала телега с вещами. Опытные носильщики с великим трудом пронесли по лестнице и протащили в дверь конторы большой письменный стол, чем немало обрадовали потерявшего уже надежду Кямиль-бея.
Как только на пол постелили красивый ковер, темно-синий посередине, комната сразу преобразилась. Установили и разожгли печь. На стены повесили копии трех картин французских художников эпохи революции. Кямиль-бей послал слугу из кофейни, что находилась напротив, за календарем. Сокрушаясь, что шкаф не застеклен, он разложил в нем газеты, журналы, книги. В ящиках стола лежала писчая бумага, перья, скрепки, карандаши и другие канцелярские принадлежности в таком количестве, что редакции бедной газеты «Карадаи» их должно было хватить не меньше, чем на год.
Кямиль-бей навел порядок на столе и придвинул к нему кресло. Установив диван вдоль стены, он поставил против него второе кресло. Теперь не хватало только курительного столика и абажура на лампу. Отсутствие этих предметов в обновленной комнате сразу бросалось в глаза.
Дрова в печи весело потрескивали, нагревая помещение.
Кямиль-бей отошел к двери и издали с удовольствием посмотрел на плоды своих трудов. «Сюда надо бы вешалку... и небольшое зеркало»,— подумал он.
— Ну как, Сулейман-ага?
Сторож Сулейман сказал, насупившись:
— Теперь уже нельзя оставлять дверь незапертой. Раньше это не имело значения, а теперь могут что-нибудь стащить. На нашей улице много всякой дряни...
— Но как все получилось? Хорошо?
— Хорошо-то хорошо, только... дорого вам это обошлось.
— Но ведь печь необходима!
— Да, печка очень нужна...
Сулейман-ага уже сорок лет жил на Бабыали. За это время произошло много перемен, он был свидетелем революций, но судьбы журналистики оставались неизменными. «Все эти господа начинали одинаково, радовались, швырялись деньгами. Потом, смотришь, в один прекрасный день все им надоедало, они бросали все и уходили... Даже в редакциях газет «Икдам» и «Сабах» нет такой мебели, а деньги и там текут как вода». Сулейман не счел нужным высказывать Свои мысли вслух. Неопытный журналист
все равно что капризный ребенок. Никогда не слушается советов.
— Сулейман-ага!
— Слушаю... бейим!
— Нужно будет купить несколько вязанок дров. Ты скажешь, чтобы их покололи и сложили где-нибудь внизу. Потом надо найти какого-нибудь честного человека, чтобы он каждое утро до нашего прихода топил печь и подметал комнату.
— Хорошо... Сделаем.
— Значит, комната тебе понравилась? Отлично... Посмотрим, что скажет Недиме-ханым? Понравится ли ей?
— Недиме-ханым не очень-то обращает внимание на такие вещи. Я немало прожил на белом свете. Я из Анатолии. Там у нас много отважных женщин, женщин-героинь. Но такой я еще не встречал. Она как львица... Ну прямо львица, да и только... Она стоит тысячи таких мужчин, как мы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106