.. Она — звено, связывающее меня с аллахом... Поэтому и говорят: «Быть отцом — значит быть богом». Правильно сказано.
Он закурил сигарету.Познакомившись с Недиме-ханым, Кямиль-бей решил воспитывать дочь совсем по-иному. Когда Айше вырастет! Когда вырастет Айше... Но какая же разница между Айше и Нермин? Разве для него Нермин не та же взрослая Айше? Тогда почему он не старается сделать ее такой, как Недиме-ханым? Неужели только из опасения, что не сумеет?
После некоторого раздумья Кямиль-бей признался самому себе в желании, чтобы его дочь была похожа на Недиме-ханым. Но сейчас она еще слишком мала. А подверг-
нуть Нермин такой опасности, в какой постоянно жила Недиме-ханым, он не решался. Он помнил слова Недиме-ханым, сказанные ею в пятницу, когда она была у него дома: «Разве я тоже не являюсь чьей-нибудь Айше?» Значит, теряя все, человек становится еще эгоистичнее? Но ведь сейчас Недиме-ханым уже вне опасности... Она так умна, так хорошо разбирается во всем. Он сам только что начал познавать людей и жизнь. Ведь настоящая опасность чаще всего возникает из-за незнания жизни. Почему же считается опасным учить близких понимать людей и происходящие события? Неопытные люди чаще подвергаются опасности.
Кямиль-бей сел. Глядя на свои грязные ботинки, он смущенно подумал: «Я совершил ошибку. Я уже давно должен был рассказать Нермин обо всем. Она, конечно, не годится для активной борьбы, но прекрасно могла бы помогать в других делах, например в сборе пожертвований...» В Европе он видел много женщин, которые ради какой-нибудь вдохновившей их идеи помогали ее претворению в жизнь, не выходя из своих гостиных. А он никогда ничего полезного не делал и, не понимая действительности, лишал и себя и зависящих от него людей настоящей жизни.
Глупец! Вместо того чтобы сочинять жене любовное письмо, лучше написать ей обо всем...
Только так не стыдно и не смешно просить прощения. Он был уверен, что Нермин, поняв все, с радостью примет от него любое поручение. Ведь не было случая, чтобы она хоть раз не исполнила его желания.
Когда вошел Ибрагим, Кямиль-бей выглядел спокойным и довольным, словно все трудности уже были преодолены.
— Пришел, сержант Ибрагим? — пошутил он.
— Пришел, бейим... Не мог не зайти к вам. Верно, вы соскучились? Сегодня жена приходила?
— Да, приходила...
— Это хорошо, пусть приходит... Видно, наверху все вас любят... Все вас жалеют... Ведь здесь никому не дают словом перекинуться, даже с птицами. Говорят, с вашей женой приходил какой-то офицер гяур?
— Да, приходил.
— Вот, видите? Поэтому вам и дали поговорить. Вы понимаете язык гяуров?
— Понимаю.
— Сказали бы вы как надо этому гяуру! Пусть бы попрыгал!
— Сказал.
— Ну и как?
— Не знаю. Ничего он не ответил.
— Не осмелился отвечать. Видно, гяур получил по заслугам, сразу понял, кто перед ним... Молодец, бейим! Тем, кто сидит в подвале, не разрешают говорить даже с птицами, потому что...
— А ты разве птица?
— На нас вы не смотрите! Нас и за людей не считают. Мы, солдаты, все равно что скот...
— Что ты? Не говори так!
— Хоть бы на этот раз не упорствовали. Сказали бы: «Давайте полк!»
— Не хочу.
— Простите, бейим, но это нехорошо... Конечно, не мое дело... Но разве для начала полка не хватит? Потом как-нибудь обмозговали бы и насчет дивизии...
— Что поделаешь, сержант Ибрагим. — Кямиль-бей рассмеялся. — Не люблю я полков!
— Да ну вас!.. Вы, что ли, выдумали полки? Подниметесь на высокий пост, а потом еще выше. Ведь не корзина с яйцами у вас на спине.... Скажете потом: «В своей армии я полков не желаю... Пусть только дивизии будут». Вот и все. А что жена говорит? Плакала, бедняжка?
— Плакала.
— Ах, эти женщины! Что б ни случилось, сейчас же в слезы. Сказали бы ей: молчи, слышишь, вытри слезы, бесстыдница...
— Сказал.
— Не понимает и плачет... Деревенские женщины такие же... Нет у них ни ума, ни силы... Ну, женщине еще куда ни шло, а вот мужчине плакать стыдно. Я за свою службу перевидал столько мужчин, плакавших, словно женщины. Тьфу, чтоб их аллах наказал!
— А ты разве никогда не плачешь?
— Я? Плачу, но уж на военном суде плакать не стал бы. — Когда же ты плачешь?
— А вот слушайте. Взяли нас в армию в Чанкыры. Загнали за загородку. Женщины, девушки — все пошли за нами. К нам их не подпускают, а они плачут. Пришел начальник военного отдела, собрал нас вокруг себя, как стадо
баранов, и стал поучать... Он начал со времен пророка... с того, как богатырь Хамза пал за веру... Умный человек, но уж очень сильно кричал. Ветер уносил его слова, мы, конечно, ничего не поняли, но, когда ударили в барабаны, слезы у меня потекли ручьями. Да разве я один плакал? В нашей команде все плакали. Выходим из города... идем по дороге на Анкару... Бьют барабаны, зурна играет «Эй, борцы за веру!» Старухи рвут на себе одежду и падают на землю, невесты так и обмирают, словно курицы... И тогда я еще сильнее заплакал...
— Видишь, одни плачут, когда слышат «Эй, борцы за веру!», другие — под аккомпанимент военного суда...
— Этого уж я не знаю, бейим... Мужчина не должен плакать... — Ибрагим вздохнул.—У вас нет детей?
— Я же говорил, у меня дочь.
— Правда, вы говорили, что у вас есть дочь... Хорошо, бейим, что есть ребенок... Ребенок — утешение для женщины. Жена будет сидеть дома и утешаться ребенком. Как ее зовут?
— Айше! Говорят, все время спрашивает обо мне, плачет и зовет: «Папочка!»
— Сколько ей?
— Скоро пять.
— В таком возрасте дети еще любят отца, а через десять лет выйдет замуж и забудет про вас.
У Кямиль-бея сжалось сердце. Ибрагим говорил правду. Ведь оставила же Нермин больную, прикованную к постели мать и отправилась странствовать по свету?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106