.. Интересно, кто поставил его под ружье? Заряжено ли оно? Чем объяснить, что в оккупированной стране кое-кому из народа доверяется оружие?
— А почему же не доверить? Разве они не добросовестно охраняют нашего Ихсана?
— Чем доказана их верность?
— О верности солдат, может быть, совсем и не думают. В конце концов он сам такое же оружие, как его винтовка. Они опираются на офицеров.
— Вот этому-то я и удивляюсь.
— Не удивляйся! Большинство из тех, кому нельзя доверять, перебрались в Анатолию. Некоторым, живущим здесь, все осточертело. Другие борются против оккупантов. И лишь немногие остались верны властям. Не бу-
дем говорить о жандармском капитане. У нас есть даже паши, которые не брезгуют председательствовать в военном трибунале. — Он понизил голос.—А почему? Подумай-ка о нашем халифе... падишахе... Один товарищ, я тебя с ним познакомлю, он работает редактором газеты «Акшам», говорит: «Знамя нации падает так же, как и ее голова! Нация очень похожа на рыбу... Ее чистят с головы. С головы же она и портится».
Огромные створы тюремных ворот, казалось, никогда не открывались. Слева в них была небольшая дверь. Чтобы пройти через нее, надо было пригнуться.
Кямиль-бей поделился своими мыслями с Ахметом.
— Верно,— ответил Ахмет. — С тех пор как эти ворота сделаны, они открывались только один раз: во время всеобщей амнистии. Все девятьсот заключенных были сразу освобождены из тюрьмы. Но только на несколько часов...
— А что же случилось потом?
— Один из тех, кто был в это утро выпущен на свободу, известный вор Фитиль Нури — пьяница и наркоман, вошел в первую открытую дверь и стащил пару рваных тапочек. Его задержали и снова водворили в тюрьму. Три дня он сидел в этом огромном здании совсем один. Но через три дня тюрьма начала снова заполняться...
— Значит, амнистия не принесла никакой пользы?
— Принесла. Тем, кто совершил преступление впервые. Ведь они попали сюда случайно. Объявляя амнистию, общество возвращает себе таких людей. Если амнистий не будет, большинство из них погибнет для общества навсегда. Я где-то читал английскую поговорку; «Лучше девяносто девять преступников на свободе, чем один невинный в тюрьме».
— Но ведь амнистированный — не невинный? Он может быть убийцей.
— А почему он им стал? Для этого имеется тысяча причин. В половине совершенных убийств виновато общество, в другой половине—сам убитый... В большинстве случаев закон ловит тех, кто виноват на двадцать пять процентов, а наказывает их на все сто.
— Ты совсем не думаешь об убитых!
— Народная мудрость гласит; «Мертвый всегда виноват!»
— Неверно. Смысл этого выражения совсем иной. Он виноват потому, что не смог защитить себя. Разве ты не чувствуешь горечи в этих словах?
— Да полно тебе! Прощать всегда хорошо.
— Так что же, по-твоему, надо прощать Анзавура и тех, кто осудил нашего Ихсана?
— Я же сказал, что каждый преступник виноват только наполовину. Это касается и Анзавура... Будь я председателем военного трибунала, я бы эту сволочь десять раз приговорил к смерти, пять раз простил, а пять — повесил.
— Ты и впрямь стал революционером, Ахмет!
— Спасибо, брат. Сейчас это самая высшая похвала. Вдруг в тюремных воротах, в том месте, где была дверь,образовалась четырехугольная дыра. Толпа сразу заволновалась. Пользуясь своей силой, мужчины стали пробиваться вперед. Женщины, забыв о материнской нежности, грубо подталкивали детей, девушки, не думая о подобающей им вежливости и воспитанности, дерзили матерям.
От этого зрелища Кямиль-бею стало не по себе. Странно было видеть людей, толкавших друг друга и ругающихся лишь из-за того, чтобы в числе первых войти в тюрьму.
Но Ахмета все это не удивляло: он, видимо, уже привык к такому порядку.
— А ну, нажимай! — сказал он Кямиль-бею, приготовившись к штурму ворот.
— Может, подождем? Пусть немного пройдут, — предложил Кямиль-бей.
— Подумай, что ты говоришь? Так можно прождать до вечера.
— Разве так трудно пройти через дверь?
— Во дворе проверяют все, что принесли. Это долгая история.
— Что же они ищут?
— Гашиш, ножи... Всякие запрещенные вещи... Стражники сами приносят в тюрьму гашиш и ножи. Но, боясь, чтобы кто-нибудь не перебил у них это прибыльное дельце, они у каждого прощупывают вещи... Иди за мной.
Кямиль-бей и Ахмет были хорошо одеты, поэтому им уступили дорогу.
По ту сторону ворот стоял деревянный стол, возле которого сидел толстый охранник низкого роста, с черными как уголь бровями и усами. Грубо, точно ненавидя все эти бездушные вещи, раскрывал он пакеты, узлы, мешочки, проверяя их содержимое.
— Джелиль-эфенди! Джелиль-эфенди!
Услышав голос Ахмета, охранник поднял голову, улыбнулся, обнажив желтые зубы, но тотчас снова нахмурил брови, что придало его лицу грозное выражение, и крикнул столпившимся перед столом людям:
— Разойдись... Дай дорогу...
Несмотря на шум и возбуждение, толпа сейчас же расступилась.
Ахмет взял у Кямиль-бея пакет и положил его на стол.
— Этот господин пришел вместе с вами?—спросил охранник, кивая на Кямиль-бея.
— Да.
— Отлично. — Он подержал в руке пакет и, не открывая его, спросил:—Что здесь? Белье?
— Рубашки, полотенце, сахар, кофе,— ответил Кямиль-бей. — Открыть?
— Не надо.— Обернувшись, он крикнул:— Чукур! Эй, Чукур!.. Да посмотри же, бессовестный! К Абдулла-аге пришли посетители.
Маленький человечек, по прозвищу Чукур, подбежал и взял пакет.
Охранник для вида провел рукой по их карманам и сказал:
— Проходите!
Кямиль-бей взглянул на Чукура, которого в первый момент принял за мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106