Об этом вчера уже говорил капитан-бей. Мы не дети, эфендим. Я знаю, что нахожусь в руках странных патриотов, преследующих тех, кто сражается с врагами, оккупировавшими родину.
— Вы же не можете спасти эту женщину...
— Какое страшное слово... Как мне вам объяснить, что если я и не могу спасти беременную женщину, то все же не желаю стать первым секретарем посольства, погубив ее. С вашего разрешения, эфендим...
— Минутку... Его превосходительство будет огорчен...
за вас...
— Огорчен? Прошу передать ему мою благодарность.
— Подумайте до завтра.
— Сколько бы я ни думал, мне не забыть этого оскорбления. Как это вы догадались, что я подлец? Поздравляю вас.
— Что вы выдумываете? Мы хотим вам добра.
— Благодарю вас за такое гнусное добро!—• Кямиль-бей побелел от гнева. Он встал, поклонился и направился к двери.
— Стойте!—остановил его грубый, недовольный голос. Бурханеттин-бей прекратил игру.— Куда? Забыли, что вы арестованы? Ждите, пока придут конвоиры.
Кямиль-бей спокойно вернулся. У него мелькнула мысль, что, может быть, на самом деле грубо так уйти от человека, желающего ему добра. Но нет, слава аллаху, все только ложь и обман... Опять ловушка! Везде борьба! Два враждебных мира! Два враждебных лагеря!
— Благодарю вас за то, что вы напомнили мне о моем положении.
Майор величественно приказал прибежавшему на звонок солдату:
— Увести!
Эта величественность рассмешила Кямиль-бея.
Итак, предательство, совершаемое сыном паши, облаченным в форму майора генерального штаба, ничем не отличается от подлости Ниязи-зфенди. Только хитрости у него больше, вот и все...
Впервые за все эти дни одиночество в грязной камере показалось Кямиль-бею не таким страшным. На душе у него было светло и радостно, словно он совершил большое, хорошее дело. Он думал: «Я начинаю познавать людей. Теперь я разгадаю и пойму любого». Ловушки и западни, которых он так боялся, уже казались ему пустяком. Все это маскарад... Скоро он снимет свой театральный костюм и снова станет самим собой...
Неужели в результате многочисленных поражений Османской империи все ее офицеры стали такими? Ведь он видел, как злился майор Бурханеттин-бей, но злился не на врагов родины, а на одного из ее защитников!
Кямиль-бей грустно улыбнулся и потер руки. Но вдруг его лицо омрачилось. Они, конечно, арестуют Недиме-ха-ным. И будут расставлять ей такие же ловушки. Они скажут: «Ахмет, Рамиз, Кямиль — все сознались. Напрасно
вы отрицаете». Может быть, постараются разжалобить ее доброе сердце. Если ей скажут, что из-за нее погибнут три семьи, эта отважная женщина без колебаний примет всю вину на себя.
Во что бы то ни стало надо ей сообщить, что против «ее нет никаких улик и никто ради нее не жертвует собой. Она должна знать, что Ахмет повесился, что Рамиз-эфенди ловко обманывает следователей, а главное, надо ее предупредить, что Ниязи предатель. От сознания своего бессилия Кямиль-бей заметался по камере, сжав кулаки. Потом, не зная, что делать, стал стучать в дверь и отчаянно кричать:
— Ибрагим-эфенди! Ибрагим-эфенди!
Но звук собственного голоса испугал его, и он умолк, настороженно прислушиваясь. «Дурень, на что тебе Ибрагим? Хвала аллаху, никто не услышал. Хвала аллаху...»
Он сел на постель, ему вдруг захотелось пить. Вот и причина поднятого им шума.
— А ее все-таки арестуют... Если на стук придет Ибрагим, я попрошу принести воды... А что, если арестуют... А что, если она подумает, что ее арестовали из-за моих показаний... Я скажу ей, что никого не предал... Только скажу, даже клясться не стану... Если по глазам увижу, что она мне не верит, покончу с собой...
Ему всегда казалось нелепостью смывать позор смертью. Он помнил, как кому-то долго доказывал, что смерть ничего не решает. Оказывается, в некоторых случаях она все же кое-что может решить. Конечно, если нет другого выхода...
Раздались шаги, и он прислушался. Позвать Ибрагима или нет? Звук шагов прекратился, щелкнул замок, показалось круглое улыбающееся лицо Ибрагима. Взяв что-то из-за двери, он сказал:
— Я тебе огонь принес, бейим. Растопил мангал.
— Спасибо.
— Еще и газету купил, изволь.
— Благодарю.
Кямиль-бею сразу же бросился в глаза заголовок «Преступление в Аксарае». Еще немного, и он, забыв обо всем, схватил бы газету.
— Знаешь ты господина майора, бейим?
Не понимая вопроса, Кямиль-бей с недоумением посмотрел на Ибрагима:
— Майора?—он хотел сказать «нет», но спохватился.— Как не знать? Знаю и майора, и пашу...
— Вот как!.. Писарь что-то говорил, но я не поверил, думал, что врет. Тебя хотят назначить на высокую должность, а ты, говорят, отказался?
— Да, это верно.
— Почему же?
— Командиром полка назначают,— улыбнзгвшись, ответил Кямиль-бей.
— Ну?
— А я ответил, что меньше, чем на командира дивизии не согласен.
— А разве ты офицер, бейим?
— Ну и глупец! Ты что же до сих пор не догадался? Я полковник! Полковник!
— Что вы? О аллах! Если я в чем виноват, бейим, не прогневайтесь. Мы крестьяне... Ведь я простой солдат.
— Да что ты. Какая твоя вина! Ты и так для меня все делаешь.
— О аллах!—Ибрагим встал навытяжку. — Вас по этой причине арестовали?
— Да... Из-за того, что не принимаю должность...
— Примите, бейим... Вы пока примите, а потом что-нибудь придумаете.
— Нельзя. На войне я был командиром дивизии. Что подумают люди, если вдруг стану командовать полком?
— Это тоже верно... Как говорят: «Слезай с коня, садись на осла». А почему же они не дают вам дивизии? Разве они найдут лучше вас?
— Их тоже винить нельзя. Бурханеттин-бей меня любит. Мы с ним школьные товарищи, дальние родственники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106