Знали бы вы, что сейчас везде творится! Мы опять победили под Инёню.
— Под Инёню?
— Прошу вас на политические темы не говорить. Имеется инструкция, — сказал лейтенант обиженным тоном.
Жена Рамиза-эфенди, Фатьма-ханым, взглянула на Шерифа-эфенди и презрительно сощурила глаза, словно увидела вошь.
— Что значит политические?—огрызнулась она. — Я не знаю ничего политического... Я говорю о том, что все знают... Наши поколотили врага под Инёню. А разве вы не рады?
— Что вы? Но у меня инструкция.
— Никто не имеет права давать такие инструкции. Слава аллаху, мы не среди гяуров. — Она нахмурилась и возмущенно посмотрела на мужа.
— Эфендим, вы же хотели угостить нас чаем,— сказала Нермин.
Рамиз-эфенди и Кямиль-бей почти одновременно схватились за чайник. У обоих дрожали руки. Наполняя стаканы, Рамиз тихо спросил:
— Как это произошло? Когда?
— Что? Сражение? Да очень просто... Вчера... Ну и дрались же! Мы здорово им задали... Даже камень, выпущенный из рогатки, теперь не догонит их. Говорят, что на этот раз Кемаль-паша отвоюет Измир. — Фатьма повернулась к Нермин. — А разве вы не слышали?
— Нет, эфендим.
— Удивительно, право... Сколько ночей мы не спали. Все молились. Говорят, что вначале дела были плохи. Чуть было враг не разбил нашу армию. А вчера ночью, когда я уже спала, слышу, стучат в решетку. Кто это, спрашиваю? «Эй, Кадир! Неужели ты спишь, осел?» — говорит Мустафа, сын Нури-уста. Я забеспокоилась, встала. Мустафа сообщил нам радостную новость — да будет им доволен аллах! — и побежал в соседний дом... В кварта-ле такое творилось, что мне и не передать... Во всех домах зажигался свет... Двери так и хлопали. Хорошо, что Нури-уста не растерялся и стал успокаивать женщин. Все женщины собрались в одном доме. Те, у кого сыновья, братья, мужья в Анатолии, были печальны. Понятно, ведь там идут бои. У скольких матерей погибнут дети! Мы успокаивали их. Мужчины заставили открыть кофейню. До утра новости сыпались одна за другой, словно дождь. Говорят, враг бежит к Бурсе, много убитых и раненых... Сказали точно сколько, только я не запомнила... Благословенный наш Стамбул! В нем сразу все становится известно, как в газете...
Кямиль-бей слышал в Европе многих певцов с прекрасными голосами, музыку гениальных композиторов, мудрые слова бессмертных пьес. Но ничто не захватывало его так, как слова этой черной, худой, маленькой женщины.
Рамиз-эфенди побледнел и оперся на плечо сына. Он понимал все значение этой новости. До сих пор он всячески приучал себя к мысли о поражении, готовясь мужественно принять страшный удар. Все плыло перед его глазами, лицо жены то приближалось к нему, то снова удалялось, и только голос ее был реален, хорошо знакомый голос, вливавший в него новые силы. Не ошибающийся, не сдающийся, мужественный голос народа...
Фатьма-ханым рассказывала:
— Говорят, что наши дрались как тигры, но потери невелики. В снегопад, в ужасную погоду... Вот мой худенький сынок капризничает, когда у него насморк. Пусть попробует еще раз заикнуться, что болен, я ему задам. Он мне дал слово, что на пустяки больше жаловаться не будет, да и плакать тоже... У вас есть ребенок? — спросила она Нермин.
— Есть.
— Это хорошо... Ребенок для женщины отрада. Мальчик?
— Нет, девочка.
— Сколько ей?
— Скоро пять.
— Малышка еще. Почему же вы не привели ее?
— Она немного больна, горло болит.
— Пройдет. Надо держать в тепле. А о них не беспокойтесь, — указала она на мужчин. — Мустафа-эфенди сказал, что теперь их долго не продержут. Скоро выпустят.
— Пошли аллах!
— Вот увидите. Мустафа-эфенди все знает. Я хотела еще вчера вечером прийти. Нури-уста не пустил. Ночью, говорит, там все заперто, тебя туда не пустят и сообщения не передадут. Сегодня сам хотел прийти, но ведь он всю ночь не спал. Если бы ты видел Нури-уста! Он прямо помолодел. Не стеснялся бы соседей, плясать бы стал! Привет вам передавал.
— Спасибо ему.
— Собрал грязное белье? Я заберу.
— Сегодня не нужно, в другой раз.
Кямиль-бею и Рамизу-эфенди очень хотелось остаться наедине. Допив чай, они проводили гостей и вернулись в свою камеру. Рамиз обнял Кямиль-бея.
— Поздравляю!—сказал он дрожащим голосом.— На свете нет больших дураков и ослов, чем я...
— Почему?
— Я ведь все сочинял... Видно, не очень верил в победу... Позор!
У обоих глаза были полны слез. Они улыбались, бесконечно счастливые. Кямиль-бей устало опустился на койку. Рамиз-эфенди стал расхаживать по камере.
— Едва не упал, — сказал он.;— Не обопрись я на сына, свалялся бы от такой новости.
— Я тоже едва устоял на ногах.
— Видел. Побелел как полотно. Я тоже побледнел?
— Конечно... — Кямиль-бей подошел к нему. — Рамиз-эфенди, поздравляю тебя! Твоя жена, извини, я говорю о ханым-эфенди... она как львица...
— Фатьма? По ее виду этого не скажешь, но она действительно такая.
Рамиз кашлянул, сунул руки в карманы брюк и продолжал ходить из угла в угол. Он чувствовал потребность говорить о своей возлюбленной, как и все мужчины в счастливые и печальные минуты жизни. Но, поняв значение слов Кямиль-бея: «Поздравляю тебя», он снова смущенно кашлянул.
— Женщины не виноваты, — сказал он, — подумай о среде, в которой они растут и живут. Возьмем, например, твою жену. Она из интеллигентной семьи. Ее растили для светской жизни. Потом она вышла замуж за тебя и осталась в том же окружении. Разве она не делает всего, что вы от нее требуете?
— Да... конечно... Но я хотел бы побольше знать о среде, в которой выросла твоя жена.
— Ничего особенного в ней нет. Женщины нашего круга находились под большим гнетом, чем у вас. Ведь они не пользовались тем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106