Месье Розальти живет в темной, сырой квартире на третьем этаже. Это высокий человек с длинной бородой и живыми блестящими глазами. Уже с первого взгляда мне не понравились его глаза... Он велел принести нам по чашке кофе и, пока мы его пили, молчал. Я очень волновался, ведь если бы он собирался сказать нам что-нибудь хорошее, то не тянул бы так долго. Наконец, я не выдержал и спросил, зачем он хотел нас видеть? Вот вкратце его ответ: «Ради успеха в таких серьезных делах не надо жалеть денег. Все сложилось иначе, чем мы предполагали. Для спасения парохода нужно дать англичанам крупную, взятку. Короче говоря, пароход сможет выйти в путь, только если у меня будет пятьдесят тысяч лир. Я жду до восьми часов вечера. Если до тех пор не получу ответа, я считаю себя свободным от всех обязательств. Пароходу угрожает опасность, мне нужно его спасти. Мы тоже в опасности. Вы знаете капризы судьбы. Кто заверит меня в том, что завтра я не вынужден буду оставить эти места? А я живу в Стамбуле уже двадцать лет. К тому же требуемая сумма не составляет даже половины стоимости товара, который мы посылаем воюющей армии. Тысяча тонн боеприпасов — ведь это вопрос жизни и смерти. Переговорите со своим начальством и дайте мне ответ. Извините, что побеспокоил вас. А сейчас нам надо расстаться. У меня важное свидание в гостинице «Крокер».
— Какая наглость!—Недиме-ханым прижала руки к груди.
Ахмет продолжал, но уже более кратко, — Я сообщил обо всем группе, объяснил положение. Мне сказали, что деньги достать невозможно. Я был уверен, что получу такой ответ.
— А где же Ниязи-агабей?
— Выйдя из дома Розальти, мы вместе Прошли пешком до площади Таксим. Мы пытались найти выход. Я сказал, что сообщу об этом кому следует. Хотя и трудно найти пятьдесят тысяч лир, но и ждать невозможно, раз дело приняло такой оборот. Ниязи сказал, что поищет деньги в других местах. Мы расстались и договорились встретиться здесь в половине второго или в два.
Все молчали. Ахмет прошептал:
— Подумать только! Пятьдесят тысяч лир. Пятьдесят грязных банкнот —стопка бумаги вот такой толщины. Если все их бросить в жаровню, то на этом нельзя было бы сварить даже чашку кофе. Можно сойти с ума...
Кямиль-бей опустил голову.
Деньги, когда-то оставшиеся после отца, лежали в золотых лирах на его счету в Османском банке и на несколько тысяч превышали эту сумму. О аллах! Сила денег, страшная сила, способная спасти столько жизней честных граждан или уничтожить такое же количество врагов. Может быть, эта сила могла спасти родину? О аллах! Как глупо, как бессовестно превратил он эти деньги в грязь, думая, что это его собственное достояние, не подозревая, что, проматывая его, он причинял зло тысячам людей. О аллах!
Кямиль-бей испуганно взглянул на друзей, боясь, что они поняли его мысли. Они опустили глаза.
Неожиданно открылась дверь и на пороге появился Ниязи. Он был очень бледен.
— Наконец-то вы пришли, Ниязи-агабей, наконец... — сказала Недиме-ханым.
— Лучше было бы.не приходить.
Ниязи, не снимая пальто, в полном изнеможении опустился на стул и, горько улыбнувшись, посмотрел на Ахме-та.
— Что нового?—спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал:
— Конечно, не достали, не смогли достать, иначе вы не сидели бы здесь.
— Достанем. Не достать нельзя, немыслимо, — неуверенно сказал Ахмет.
— Да, нечего сказать, красиво получается! - воскликнул Ниязи. — Вот уже в течение четырех часов мы не можем найти такую ничтожную сумму. Огромный город... Пятисотлетняя столица... Кого тут только нет— генералы, купцы, аристократия, хозяева крупных предприятий, наследники больших состояний, а мы... Сейчас я узнал еще одну неприятную новость. Оккупационные власти обещают большое вознаграждение за сообщение о контрабанде, подобно нашей.
— Неужели?
— Кто сказал?
— Я узнал от одного товарища, — ответил Ниязи. — В опасности не только те боеприпасы, что на пароходе, но и оставшиеся на складе... Гяурам известно, что «Арарат» грузили между Фенером и Касымпашой. В течение ближайшего часа все может быть обнаружено.— И словно стыдясь открыто посмотреть в лицо Недиме-ханым, он спросил:
— Осталось ли у вас что-нибудь из благотворительных средств?
— Нет, ничего.
— Хоть несколько тысяч лир! Мы бы их отдали сейчас же. Я, кажется, сойду с ума. Меня всегда убивает безвыходность положения. Почему мы так беспомощны? У нас есть сила, смелость, ум. Ведь мы же не из тех, кто боится за свою шкуру. Я был всюду. Заходил к Кираз Хамди-паше, к полковнику Рефик-бею. Это передовые люди «Общества военного надзора». Обратился в общество «Кара-кол» . Все жалуются на плохие дела. Людей, которые могли бы нам помочь, мы по неосторожности обидели. Я всегда говорил: у каждого народа свои методы борьбы. Наш народ уважает только силу. Разве можно работать европейскими методами в стране, которая не знала другой оппозиции, кроме разбойничьей? Иттихадистам удалось свер-
гнуть Кровавого Султана исключительно благодаря комитетам 2. Разве не глупо забывать эту положительную сторону недавней истории?
Его слушали, не прерывая. Обычно Ниязи говорил мало, но сегодня у него, видимо, все кипело в душе. Он привык время от времени делиться своими огорчениями с Ах-метом. Но, жалуясь, почему-то старался не произносить имени Мустафы Кемаля, а обвинял других, говоря: «Приближенные обманули пашу, они заставили его избрать неверный путь».
— Члены «Общества военного надзора» и члены общества «Каракол» обижены на нас, а ведь сейчас нам дорог каждый патриот,—вздохнув, продолжал Ниязи.—Мы стараемся использовать даже хромых и слепых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106