Огромные двери с трудом открывал и закрывал тощий привратник.
Кямиль-бей как-то сразу почувствовал, что в этом «Дворце правосудия» не могло быть ни уважения к человеку, ни справедливости,— и его охватила тоска.
На всем лежал густой слой грязи и пыли. Перила лестницы, двери, все деревянные части здания когда-то были выкрашены масляной краской, но с годами краска стерлась. С позолоченных украшений потолка гипс местами осыпался, что придавало и без того убогому зданию еще более нищенский и запущенный вид.
К осмотру приступили с первого этажа. Здесь размещались архив, комната судебных исполнителей и склад. В комнате судебных исполнителей хранилось такое количество всевозможных дел и толпилось столько народу, что приходилось опасаться, как бы решение суда, которого иногда ждешь годами, не затерялось здесь навсегда.
Канцелярия суда была устлана рваными коврами и паласами. Столы, скамьи, канцелярские шкафы, грязные окна, разбитые стекла, поломанные ручки, письменные приборы с позеленевшей бронзой — все гармонировало друг с другом. На столах валялись забытые свертки бумаг, стояли кофейные чашки, блюдца с засохшей кофейной гущей и облепленные мухами стаканы с красной каемкой.
Помещения гражданского и уголовного суда как две капли воды походили друг на друга. Несколько отличался от них коммерческий суд. Его канцелярии напоминали отделения банков или кассовые отделы иностранных компаний. Здесь служащие находились за перегородками, обрамленными сеткой из тонкой медной проволоки. Привратники коммерческого суда были одеты чище и элегантнее. Вместо нищенски одетого регистратора, который в первом уголовном суде, стоя босиком на дощечке, совершал намаз, здесь аккуратно одетый красивый молодой человек при-
глаживал перед зеркалом свои едва пробивающиеся усики. В коридорах суетилась беспокойная толпа. Из-за отсутствия знаков различия и формы трудно было отличить адвокатов, судей, секретарей и судебных приставов от посетителей. Желая пораньше закончить свое дело, каждый старался протолкнуться вперед.
Кямиль-бея оглушил стоящий здесь шум. Какая-то старуха проклинала истца, мужчина средних лет ругался со своим адвокатом, зычным голосом орал грубый пристав, надрывно кричал ребенок, потерявший в сутолоке свою
мать.
Достаточно было пробыть тут десять минут, чтобы понять, почему рухнула огромная империя, фундамент которой подтачивался веками. Все здесь говорило о том, что государство развалилось. Это было уже «античное» место, где беспорядочная, погибающая юстиция империи влачила жалкое существование.
Адвокат подвел Кямиль-бея к окну. — Вот дом предварительного заключения,— показал он. Кямиль-бей увидел маленький и голый, словно человеческая ладонь, двор. Из окна, откуда он смотрел, этот двор представлялся страшной пропастью. Было ясно, что, раз спустившись туда, уже никогда не выберешься наверх. По дну этого колодца двигались люди. У Кямиль-бея сжалось сердце. В это время со двора поднялась стая голубей. Это были ленивые, сытые, избалованные птицы Стамбула, давно разучившиеся летать. Они больше походили на котят, чем на птиц. И Кямиль-бей невольно вспомнил грифов, которых видел в Индии, грифов, питающихся мертвечиной,.. Да, здесь такая же башня, где трупы оставляют грифам...
Дом предварительного заключения был построен в виде буквы «Г». К основному зданию примыкало несколько пристроек. Все это окружала высокая стена. Крутая лестница, как цепь, связывала эту группу зданий с министерством юстиции.
— Прошу!
Кямиль-бей вздрогнул и повернулся к своему адвокату.
— Идемте, идемте дальше...
— А... да, да... конечно...
У дверей гражданского суда, куда они подошли, толпился народ. Здесь рассматривались дела о разводе, и половина присутствующих состояла из женщин. Многие были грустны и печальны. На их лицах застыл ужас. Казалось, они все еще не понимают, почему их бросили мужья. Они были неряшливо одеты, крикливы, сварливы, как женщины с улицы. Около некоторых стояли грязные дети. Одни женщины в тяжелом раздумье уставились в пол, другие рассказывали чужим людям интимные подробности своей личной жизни.
Среди женщин были и такие, что пришли получить развод по собственному желанию. Эти были хорошо одеты, держались непринужденно, в их взглядах, жестах, походке сквозило кокетство. Все в них вызывало отвращение.
Кямиль-бей где-то читал, что, когда муж или жена требуют развода, в большинстве случаев это означает, что уже найден новый спутник жизни. Не имея его, вряд ли кто-нибудь из супругов решится на такой шаг.
Размышления Кямиль-бея о всех этих грустных вещах были прерваны раздавшимся шумом.
Под конвоем двух жандармов появился человек в наручниках. Все перед ними расступались, давая дорогу. Жандармы приказали сидящим на лавке встать и усадили на нее арестованного.
На арестанте был новый элегантный костюм и красиво повязанный галстук. Из-под хорошо выглаженной фески выбивались кудрявые русые волосы. Черты его бледного лица выдавали в нем человека интеллектуально утонченного. А закрученные а ля Энвер-паша усы говорили о том, что перед вами офицер, одетый в штатское. И, может быть, именно этим объяснялась его неестественность. Руки в наручниках безжизненно лежали на его коленях, голубые глаза были опущены, словно он боялся встретиться взглядом с людьми.
При виде этого человека в наручниках Кямиль-бей почувствовал сначала жалость, потом стыд. Мысль о том, что он сам на свободе, не смягчила тяжелого впечатления.
Любопытные окружили жандармов и, не обращая никакого внимания на арестанта, словно речь шла не о нем, принялись их расспрашивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106